Александр Дюма - Дюма. Том 06. Сорок пять

— Да, да! — закричали все сорок пять. — Признаем.

— Так вот, для начала, — продолжал Луаньяк, — вы без лишнего шума оставите эту гостиницу и переберетесь в предназначенное для вас помещение.

— Для всех нас? — спросил Сент-Малин.

— Для всех.

— Мы все вызваны и все здесь на равных? — спросил Пердикка, стоявший на ногах так нетвердо, что для сохранения равновесия ему пришлось охватить рукой шею Шалабра.

— Осторожнее, — произнес тот, — вы изомнете мне куртку.

— Да, вы все равны перед волей своего повелителя.

— Ого, — вспыхнув, сказал Карменж, — простите, но мне никто не говорил, что господин д’Эпернон будет именоваться моим повелителем.

— Не спешите.

— Значит, я не так понял.

— Да, подождите же, буйная голова!

Воцарилось молчание, большинство ожидало дальнейшего с любопытством, кое-кто — с нетерпением.

— Я еще не сказал вам, кто будет вашим повелителем.

— Да, — сказал Сент-Малин, — но вы сказали, что таковой у нас будет.

— У всех есть господин! — вскричал Луаньяк. — Но если вы слишком загордились, чтобы согласиться на того, кто был только что назван, ищите повыше. Я не только не запрещаю вам этого, я готов вас поощрить.

— Король, — прошептал Карменж.

— Тихо, — сказал Луаньяк. — Вы явились сюда, чтобы повиноваться, так повинуйтесь же. А пока — вот письменный приказ, который я попрошу прочитать вслух вас, господин Эрнотон.

Эрнотон медленно развернул пергамент, протянутый ему Луаньяком, и громко прочитал:

— “Приказываю господину де Луаньяку принять командование над сорока пятью дворянами, которых я вызвал в Париж с согласия его величества.

Ногаре де Л а Валет, герцог д’Эпернон”.

Все, пьяные или протрезвевшие, низко склонились. Только выпрямиться удалось не всем одинаково быстро.

— Итак, вы меня выслушали, — сказал г-н де Луаньяк, — следовать за мной надо немедленно. Ваши вещи и прибывшие с вами люди останутся здесь, у мэтра Фурнишона. Он о них позаботится, а впоследствии я за ними пришлю. Пока все, собирайтесь поскорее: лодки ждут.

— Лодки? — повторили гасконцы. — Мы, значит, поедем по воде?

И они стали переглядываться с жадным любопытством.

— Разумеется, — сказал Луаньяк, — по воде. Чтобы попасть в Лувр, надо переплыть реку.

— В Лувр! В Лувр! — радостно бормотали гасконцы. — Черти полосатые! Мы отправляемся в Лувр!

Луаньяк вышел из-за стола и пропустил мимо себя всех сорок пять гасконцев, считая их, словно баранов. Затем он повел их по улицам до Нельской башни.

Там находились три большие барки. На каждую погрузилось пятнадцать пассажиров, и барки тотчас же отплыли.

— Что же, черт побери, мы будем делать в Лувре? — размышляли самые бесстрашные: холод на реке протрезвил их, к тому же они были большей частью неважно одеты.

— Вот бы мне сейчас мою кирасу! — прошептал Пертинакс де Монкрабо.

Пертинакс с полным основанием жалел о своей отсутствующей кирасе, ибо как раз в это самое время он: стараниями своего странного слуги, так фамильярно обращавшегося к господину, лишился ее навсегда.

Действительно, едва только г-жа Фурнишон произнесла магические слова “десять экю”, как лакей Пертинакса устремился за торговцем.

Было уже темно, да и скупщик железного лома, видимо, торопился, ибо, когда Самюэль вышел из гостиницы, он уже удалился от нее шагов на тридцать. Поэтому лакею пришлось окликнуть торговца.

Тот с некоторым опасением обернулся, устремляя пронзительный взгляд на приближавшегося к нему человека. Но, видя, что в руках у него подходящий товар, он остановился.

— Чего вы хотите, друг мой? — спросил он.

— Да черт побери, — сказал слуга, хитро подмигнув, — хотел бы сделать с вами одно дельце.

— Ну, так давайте поскорее.

— Вы торопитесь?

— Да.

— Дадите же вы мне перевести дух, черт побери!

— Разумеется, но переводите дух побыстрее, меня ждут.

Ясно было, что торговец еще не вполне доверяет лакею.

— Когда вы увидите, что я вам принес, — сказал тот, — вы, будучи, по-видимому, знатоком, не станете пороть горячку.

— А что вы принесли?

— Чудесную вещь, такой работы, что… Но вы меня не слушаете.

— Нет.

— Почему?

— Разве вам не известно, друг мой, что торговля оружием запрещена королевским указом?

При этих словах он с беспокойством оглянулся по сторонам. Лакей почел за благо изобразить полнейшее неведение.

— Я ничего не знаю, — сказал он, — я приехал из Мон-де-Марсана.

— Ну, тогда дело другое, — ответил скупщик кирас, которого ответ этот, видимо, несколько успокоил. — Но хоть вы и из Мон-де-Марсана, вам все же известно, что я покупаю оружие?

— Да, известно.

— А кто вам сказал?

— Тысяча чертей! В этом не было нужды, вы сами об этом достаточно громко кричали.

— Где же?

— У дверей гостиницы “Меч гордого рыцаря”.

— Значит, вы там были?

— Да.

— С кем?

— С друзьями.

— С друзьями? Обычно в этой гостинице никого не бывает.

— Значит, вы, наверное, заметили, что она здорово изменилась?

— Совершенно справедливо. А откуда же прибыли все ваши друзья?

— Из Гаскони, как и я сам.

— Вы — люди короля Наваррского?

— Вот еще! Мы душой и телом французы.

— А, гугеноты?

— Католики, как святой отец наш папа, слава Богу, — произнес Самюэль, снимая колпак, — но дело не в этом. Речь идет о кирасе.

— Подойдем-ка поближе к стене, прошу вас. На середине улицы нас слишком хорошо видно.

И они приблизились на несколько шагов к одному дому, из тех, где обычно жили парижские буржуа с кое-каким достатком; за его оконными стеклами не было видно света.

Над дверью дома имелось нечто вроде навеса, служившего балконом. Рядом с парадной дверью стояла каменная скамья — единственное украшение фасада.

Скамья эта представляла собою сочетание приятного с полезным, ибо с се помощью путники взбирались на своих мулов или лошадей.

— Поглядим на вашу кирасу, — сказал торговец, когда они зашли под навес.

— Вот она.

— Подождите: мне почудилось в доме какое-то движение.

— Нет, это там, напротив.

Действительно, напротив стоял трехэтажный дом, и в окнах верхнего этажа порою,*словно украдкой, мелькал свет.

— Давайте поскорее, — сказал торговец, ощупывая кирасу.

— А какая она тяжелая! — сказал Самюэль.

— Старая, массивная, такие теперь уже не носят.

— Произведение искусства.

— Шесть экю, хотите?

— Как шесть экю? А там вы дали целых десять за ломаный железный нагрудник!

— Шесть экю — да или нет? — повторил торговец.

— Но обратите же внимание на резьбу!

— Я перепродаю на вес, при чем тут резьба?

— Ого! Здесь вы торгуетесь, — сказал Самюэль, — а там вы давали сколько с вас спрашивали.