Александр Дюма - Дюма. Том 06. Сорок пять

Шико прошел через всю комнату и приблизился к нему. Желая дать понять вошедшему, что он его заметил, дон Модест лишь соблаговолил слегка наклонить голову.

Шико, видимо, ни в малейшей степени не удивило безразличие аббата. Остановившись на почтительном расстоянии от Горанфло, он поклонился:

— Здравствуйте, ваше преподобие!

— Ах, вот и вы, — произнес Горанфло, — видимо, воскресли?

— А вы считали меня умершим, ваше преподобие?

— Да ведь вас совсем не было видно.

— Я был занят делами.

— А!

Шико знал, что Горанфло вообще скуп на слова, пока его не разогреют две-три бутылки старого бургундского. Так как час был еще ранний и Горанфло, по всей видимости, еще не закусывал, Шико подвинул к очагу глубокое кресло и молча устроился в нем, положив ноги на каминную решетку и откинувшись всем туловищем на мягкую спинку.

— Вы позавтракаете со мной, господин Брике? — спросил дон Модест.

— Может быть.

— Не взыщите, господин Брике, если я не смогу уделить вам столько времени, сколько хотел бы.

— Э! Да кому, черт побери, нужно ваше время, господин настоятель? Черти полосатые! Я даже не напрашивался к вам на завтрак, вы сами мне предложили.

— Разумеется, господин Брике, — сказал дон Модест с беспокойством, которое объяснялось довольно твердым тоном Шико. — Конечно, я предложил, но…

— Но вы рассчитывали, что я откажусь?

— О нет. Разве свойственна мне привычка лицемерить, скажите, господин Брике?

— Человек, стоящий, подобно вам, выше многих других, может усваивать любые привычки, господин аббат, — ответил Шико, улыбнувшись так, как умел улыбаться только он.

Дон Модест, прищурившись, взглянул на Шико. Насмехался ли Шико или говорил серьезно — разобрать было невозможно.

Шико встал.

— Почему вы встали, господин Брике? — спросил Горанфло.

— Собираюсь уходить.

— А почему вы уходите, вы же сказали, что позавтракаете со мной?

— Прежде всего я не говорил, что буду завтракать.

— Простите, но я вам предложил.

— А я ответил — может быть. Может быть не значит — да.

— Вы сердитесь?

Шико рассмеялся:

— Сержусь? А на что мне сердиться? На то, что вы наглый и грубый невежда? О дорогой сеньор настоятель, я вас слишком давно знаю, чтобы сердиться на ваши мелкие недостатки.

Как громом пораженный этими словами, Горанфло сидел, раскрыв рот и вытянув вперед руки.

— Прощайте, ваше преподобие.

— О, не уходите.

— Я не могу откладывать своей поездки.

— Вы уезжаете?

— Мне дано поручение.

— Кем?

— Королем.

У Горанфло голова пошла кругом.

— Поручение, — вымолвил он, — поручение от короля. Вы, значит, снова с ним виделись?

— Конечно.

— Как же он вас встретил?

— Восторженно. Он-то помнит друзей, хоть он и король.

— Поручение от короля, — пролепетал Горанфло, — а я-то наглец, невежда, грубиян…

Сердце его теперь сжималось, как шар, из которого выходит воздух, когда его колют булавками.

— Прощайте, — повторил Шико.

Горанфло даже привстал с кресла и своей огромной рукой задержал уходящего, который, надо признаться, довольно охотно подчинился насилию.

— Послушайте, давайте объяснимся, — сказал настоятель.

— Насчет чего же?

— Насчет вашей сегодняшней обидчивости.

— Я сегодня такой же, как всегда.

— Нет.

— Я просто отражение людей, с которыми в данный момент нахожусь.

— Нет.

— Вы смеетесь, и я смеюсь; вы дуетесь, и я корчу гримасы.

— Нет, нет, нет!

— Да, да, да!

— Ну хорошо, признаюсь, — я был кое-чем озабочен…

— Вот как!

— Неужели вы не будете снисходительны к человеку, обремененному такими трудными делами? Чем только не занята моя голова! Ведь это аббатство — словно целая область! Подумайте, под моим началом двести душ, я и эконом, и архитектор, и управляющий; ко всему у меня имеются еще и духовные обязанности.

— О, этого и правда слишком много для недостойного служителя Божия!

— Ну вот, теперь вы иронизируете, — сказал Горанфло, — господин Брике, неужто вы утратили христианское милосердие?

— А оно у меня было?

— Сдается мне, что тут не без зависти с вашей стороны; остерегайтесь — зависть великий грех.

— Зависть с моей стороны? А чему мне, скажите, пожалуйста, завидовать?

— Гм, вы думаете: “Настоятель дон Модест Горанфло все время идет вперед, движется по восходящей…”

— …в то время как я двигаюсь по нисходящей, не так ли? — насмешливо спросил Шико.

— Это из-за вашего ложного положения, господин Брике.

— Господин настоятель, а вы помните евангельское изречение?

— Это какое же?

— “Низведу гордых и вознесу смиренных”.

— Подумаешь! — сказал Горанфло.

— Вот тебе на! Он берет под сомнение слово Божие, еретик! — вскричал Шико, воздевая руки к небу.

— Еретик! — повторил Горанфло. — Это гугеноты еретики.

— Ну, значит, схизматик!

— Что вы хотите сказать, господин Брике? Право же, я не знаю что и думать.

— Ничего не хочу сказать. Я уезжаю и пришел с вами попрощаться. А посему прощайте, дон Модест.

— Вы не покинете меня таким образом!

— Покину, черт побери!

— Вы?

— Да, я.

— Мой друг?

— В величии друзей забывают.

— Вы, Шико?

— Я теперь не Шико, вы же сами меня этим только что попрекнули.

— Я? Когда же?

— Когда упомянули о моем ложном положении.

— Попрекнул! Как вы сегодня выражаетесь!

И настоятель опустил огромную голову, так что все три его подбородка, приплюснутые к бычьей шее, слились воедино.

Шико наблюдал за ним краем глаза: Горанфло даже слегка побледнел.

— Прощайте и не взыщите за высказанную вам в лицо правду…

Шико направился к выходу.

— Говорите мне все, что вам заблагорассудится, господин Шико, но не смотрите на меня так!

— Поздно вы спохватились!

— Это никогда не поздно! И, уж во всяком случае, нельзя уходить, не позавтракав, черт возьми! Это нездорово, вы мне сами так говорили раз двадцать! Давайте поедим.

Шико решил одним махом отвоевать все позиции.

— Нет, не хочу! — сказал он. — Здесь уж очень плохо кормят.

Все прочие нападки Горанфло сносил мужественно. Но это его доконало.

— У меня плохо кормят? — пробормотал он в полной растерянности.

— На мой вкус, во всяком случае, — сказал Шико.

— В последний раз, когда вы завтракали, была плохая еда?

— У меня и сейчас противный вкус во рту. Фу!

— Вы сказали “фу”? — вскричал Горанфло, воздевая руки к небу.

— Да, — решительно сказал Брике, — я сказал “фу”!

— Но почему? Скажите же.

— Свиные котлеты гнуснейшим образом подгорели.

— О!

— Фаршированные свиные ушки не хрустели на зубах.

— О!

— Каплун с рисом совершенно не имел аромата.

— Боже праведный!

— Раковый суп был чересчур жирный!