Александр Дюма - Дюма. Том 06. Сорок пять

— Какой же такой иллюзии?

— От них за версту разило вином.

— Вином? Значит, брат Борроме нарушил ваш запрет?

— О, в Борроме я уверен, — вскричал Горанфло, — это само нерассуждающее послушание. Если бы я велел брату Борроме поджариться на медленном огне, он тотчас пошел бы за решеткой и хворостом.

— Вот ведь как плохо я разбираюсь в людях! — сказал Шико, почесав нос. — На меня он произвел совсем иное впечатление.

— Возможно, ноя-то, видишь ли, своего Борроме знаю, как тебя, дорогой мой Шико, — сказал дон Модест, который, пьянея, впадал в чувствительность.

— И ты говоришь, что пахло вином?

— От Борроме — нет, от монахов — как из бочки, да к тому же они были словно раки вареные. Я сказал об этом Борроме.

— Молодец!

— Да, я-то не дремлю!

— Что же он ответил?

— Подожди, это очень тонкое дело.

— Вполне верю.

— Он ответил, что сильная охота к чему-либо может приводить к результату, подобному удовлетворению желания.

— Ого! — сказал Шико. — И правда, дело, как ты сказал, очень тонкое, черти полосатые! Твой Борроме парень с башкой. Теперь меня не удивляет, что у него такие тонкие губы и такой острый нос. И это объяснение тебя убедило?

— Вполне. Ты и сам убедишься. Но подойди поближе, у меня голова кружится, когда я встаю.

Шико подошел.

Горанфло сложил огромную ладонь трубкой и приложил ее к уху Шико.

— Подожди, я все объясню. Ты помнишь дни нашей юности, Шико?

— Помню.

— Дни, когда кровь у нас была горяча?.. Когда нескромные желания?..

— Аббат, аббат! — с упреком произнес целомудренный Шико.

— Это слова Борроме, и я утверждаю, что он прав. Не происходило ли тогда с нами нечто подобное? Разве сильная охота не давала нам тогда иллюзии удовлетворения?

Шико разразился таким хохотом, что стол со всеми расставленными на нем бутылками заходил ходуном, словно палуба корабля.

— Замечательно, замечательно, — сказал он. — Надо мне поучиться у брата Борроме, и когда он просветит меня своими теориями, я попрошу вас, достопочтенный, об одной милости.

— И ваше желание будет исполнено, как все, чего вы попросите у своего друга. Но скажите, что же это за милость?

— Вы поручите мне одну неделю ведать в вашем монастыре хозяйством.

— А что вы будете делать в течение этой недели?

— Я испытаю теорию брата Борроме на нем самом. Я велю подать ему пустое блюдо и пустой стакан и скажу: “Соберите все силы своего голода и своей жажды и пожелайте индейку с шампиньонами и бутылку шамбертена. Но берегитесь, дорогой философ: как бы вам не опьянеть от этого шамбертена и не заболеть несварением желудка от этой индейки”.

— Значит, — сказал Горанфло, — ты не веришь в воздействие сильной охоты, язычник ты этакий?

— Ладно, ладно! Я верю в то, во что верю. Но довольно с нас теорий.

— Хорошо, — согласился Горанфло, — довольно, поговорим о действительности. Поговорим о славных временах, о которых ты только что упомянул, Шико, — о наших ужинах в “Роге изобилия”.

— Браво! А я-то думал, что ты, достопочтеннейший, обо всем этом позабыл.

— Суетный ты человек! Все это дремлет под величием моего нынешнего положения. Но я, черт побери, все тот же, какой был прежде.

И Горанфло, несмотря на протесты Шико, затянул свою любимую песенку:

Осла тыс привязи спустил ,

Бутылку новую открыл ,

Копыто в землю звонко бьет ,

Вино веселое течет .

Но самый жар и самый пыл Когда монах на воле пьет .

Вовек никто б не ощутил В своей душе подобных сил!

— Да замолчи ты, несчастный! — сказал Шико. — Если вдруг зайдет брат Борроме, он подумает, что ты уже целую неделю постишься.

— Если бы зашел брат Борроме, он стал бы петь вместе с нами.

— Не думаю.

— А я тебе говорю…

— Молчи и отвечай только на мои вопросы.

— Ну, говори.

— Да ты меня все время перебиваешь, пьяница.

— Я пьяница?!

— Послушай, от этих воинских учений твой монастырь превратился в настоящую казарму.

— Да, друг мой, правильно сказано — в настоящую казарму, в казарму настоящую. В прошлый четверг — кажется, в четверг? Да, в четверг. Подожди, я уж не помню, в четверг или нет.

— Четверг там или пятница — совсем не важно.

— Правильно говоришь — важен самый факт, верно? Так вот, в четверг или в пятницу я обнаружил в коридоре двух послушников, которые сражались на саблях, а с ними были два сержанта, тоже намеревавшихся сразиться друг с другом.

— Что же ты сделал?

— Я велел принести плетку, чтобы отделать послушников, которые тотчас же удрали. Но Борроме…

— Ах, Борроме, опять Борроме.

— Да, опять.

— Так что же Борроме?

— Борроме догнал их и так обработал плеткой, что они, бедняги, до сих пор лежат.

— Хотел бы я обследовать их лопатки, чтобы оценить силу руки брата Борроме, — заметил Шико.

— Единственные лопатки, которые стоит обследовать, — бараньи. Съешьте лучше кусочек абрикосового пата.

— Да нет же, ей-Богу! Я и так задыхаюсь.

— Тогда выпейте.

— Нет, нет, мне придется идти пешком.

— Ну, и мне-то ведь тоже придется пошагать, однако же я пью!

— О, вы — дело другое. Кроме того, чтобы давать команду, вам потребуется вся сила легких…

— Ну так один стаканчик, всего один стаканчик пищеварительного ликера, секрет которого знает только брат Эзеб.

— Согласен.

— Он так чудесно действует, что, как ни обожрись за обедом, через два часа неизбежно снова захочешь есть.

— Какой замечательный рецепт для бедняков! Знаете, будь я королем, я велел бы обезглавить вашего Эзеба: от его ликера в целом королевстве возникнет голод. Ого! А это что такое?

— Начинают учения, — сказал Горанфло.

Действительно, со двора донесся гул голосов и лязг оружия.

— Без начальника? — заметил Шико. — Солдаты у вас, кажется, не очень-то дисциплинированные.

— Без меня? Никогда, — сказал Горанфло. — Да к тому же это никак невозможно, понимаешь? Ведь командую-то я, учу-то я! Да вот тебе и доказательство: брат Борроме, я слышу, идет ко мне за приказаниями.

И правда, в тот же миг показался Борроме, украдкой бросивший на Шико быстрый взгляд, подобный предательской парфянской стреле.

“Ого! — подумал Шико, — напрасно ты на меня так посмотрел: это тебя выдает”.

— Сеньор настоятель, — сказал Борроме, — пора начинать осмотр оружия и доспехов, мы ждем только вас.

— Доспехов! Ого! — прошептал Шико. — Одну минутку, я пойду с вами!

И он вскочил с места.

— Вы будете присутствовать на учениях, — произнес Горанфло, приподнимаясь, словно мраморная глыба, у которой выросли ноги. — Дайте мне руку, друг мой, вы увидите замечательные учения.

— Должен подтвердить, что сеньор настоятель — прекрасный тактик, — вставил Борроме, вглядываясь в невозмутимое лицо Шико.