Александр Дюма - Дюма. Том 04. Королева Марго

— Я посылала за госпожой, а не за ее фрейлиной, — строго заметила королева-мать.

— Мадам, — отвечала Жийона, — я сочла своим долгом лично явиться к вашему величеству, так как королева Наваррская вышла из дому вместе со своей подругой герцогиней Неверской.

— Ушла из дому так поздно? — сказала Екатерина, нахмурив брови. — Куда же она могла пойти?

— Смотреть алхимические опыты, — ответила Жийона, — и весьма возможно, что ее величество королева Наваррская останется у герцогини Неверской до завтрашнего дня.

— Счастливица эта королева Наваррская, — как бы про себя заметила Екатерина, — она королева, а у нее есть друзья; она носит корону, зовется "ваше величество", а у нее нет подданных, — какая счастливица!

После этого своеобразного замечания, вызвавшего затаенную улыбку у присутствующих, Екатерина сказала Жийоне:

— Впрочем, если она ушла из дому… Ведь вы говорите, что она ушла?

— С полчаса назад, мадам.

— Ну, тем лучше. Ступайте.

Жийона поклонилась и вышла.

— Продолжайте чтение, Шарлотта, — приказала королева-мать.

Баронесса начала читать.

Минут через десять Екатерина прервала чтение, сказав:

— Ах да! Пусть удалят охрану из галереи.

Это был сигнал, которого дожидался Морвель.

Приказание королевы-матери было исполнено, и баронесса снова принялась за чтение новеллы.

Она читала уже с четверть часа, и ничто не прерывало чтения, как вдруг до королевской спальни донесся протяжный и такой ужасный крик, что у присутствующих волосы встали дыбом. Вслед за тем раздался пистолетный выстрел.

— Что с вами, Шарлотта? Почему вы перестали читать? — спросила Екатерина.

— Мадам, разве вы не слышали? — побледнев, сказала молодая дама.

— Что? — спросила Екатерина.

— Крик.

— И пистолетный выстрел, — прибавил командир охраны.

— Крик? Пистолетный выстрел?.. Я ничего не слыхала, — сказала Екатерина. — А кроме того, и крик, и пистолетный выстрел — разве это такой редкий случай в Лувре? Читайте, Шарлотта, читайте!

— Прислушайтесь, мадам, — говорила баронесса де Сов, в то время как командир охраны стоял, положив руку на эфес шпаги и не смея выйти из спальни без разрешения Екатерины, — слышите — топот, ругательства!

— Ваше величество, не надо ли узнать, в чем дело? — спросил командир охраны.

— Совершенно не нужно, месье, оставайтесь на своем месте, — сказала Екатерина, приподнимаясь на локте, как будто для того, чтобы подчеркнуть непреложность приказания. — А кто будет охранять меня в случае тревоги?.. Да это передрались какие-нибудь пьяные швейцарцы.

Спокойствие королевы-матери, с одной стороны, и ужас, реявший над всеми остальными, так явно противоречили друг другу, что баронесса, несмотря на робость, пытливо посмотрела на королеву-мать:

— Мадам, но ведь похоже, что там кого-то убивают!

— Ну, кого там могут убивать?

— Да короля Наваррского! Это шум в его покоях.

— Дура! — сказала королева-мать, которая, при всем своем самообладании, начала волноваться и забормотала какую-то молитву. — Этой дуре всюду чудится ее король Наваррский!

— Боже мой! Боже мой! — произнесла Шарлотта, откидываясь на спинку кресла.

— Все кончилось, кончилось! — сказала Екатерина. — Командир, — продолжала она, обращаясь к де Нансе, — я надеюсь, что за этот беспорядок во дворце вы завтра сурово накажете виновных. Продолжайте чтение, Шарлотта.

Екатерина откинулась на подушку как будто с чувством равнодушия к происходящему, но это равнодушие очень походило на изнеможение, судя по крупным каплям пота, выступившим на ее лице.

Баронесса повиновалась строгому приказу, но в чтении участвовали лишь ее глаза и губы; мысли же витали в другом месте: она представляла себе страшную опасность, нависшую над головой возлюбленного. Через несколько минут эта внутренняя борьба между чувствами и требованиями этикета так угнетающе подействовала на баронессу де Сов, что голос перешел в какой-то невнятный звук, книга выскользнула у нее из рук и сама она упала без чувств.

Вдруг снова раздался шум, но еще более сильный; быстрый топот прокатился по коридору; два выстрела громыхнули так, что задребезжали стекла. Екатерина, изумленная затянувшейся борьбой, приподнялась на постели, бледная, с широко раскрытыми глазами. Командир охраны хотел выбежать в коридор, но в тот же миг Екатерина его остановила, сказав:

— Все оставайтесь здесь, я сама пойду узнать, в чем дело.

А в это время происходило или, вернее, уже произошло вот что.

Утром де Муи получил через Ортона ключ от спальни Генриха Наваррского. В полый стержень ключа была засунута свернутая трубочкой записка. Де Муи с помощью булавки вынул записку. В записке был пароль для прохода в Лувр на ближайшую ночь.

Кроме того, Ортон на словах передал де Муи приглашение Генриха явиться в Лувр в десять часов вечера.

В половине десятого де Муи надел крепкую, не раз испытанную кирасу, натянул сверху шелковый колет, прицепил шпагу, засунул за пояс пистолеты и все это прикрыл пресловутым вишневым плащом, таким же, как у Ла Моля.

Мы уже знаем, что Генрих, прежде чем зайти к себе, почел нужным навестить Маргариту и, пройдя к ней по потайной лестнице, успел вовремя втолкнуть Л а Моля в спальню Маргариты и занять его место в столовой, куда уже вошел король. Это произошло в ту самую минуту, когда и де Муи благодаря присланному Генрихом паролю и знаменитому вишневому плащу вошел в пропускную калитку Лувра. Молодой человек, стараясь как можно лучше подражать походке Ла Моля, поднялся наверх, к королю Наваррскому. В передней он застал ожидавшего его Ортона.

— Господин де Муи, — сказал горец, — король вышел из Лувра, но приказал мне провести вас к нему в опочивальню и просить вас подождать. Если он очень запоздает, он предлагает вам лечь спать на его кровати.

Де Муи вошел в опочивальню без дальнейших объяснений, так как все сказанное Ортоном было лишь повторением того, что ему уже сообщили утром.

Чтобы не терять времени, де Муи взял перо и чернила и, подойдя к висевшей на стене превосходной карте Франции, стал высчитывать и вычерчивать перегоны между Парижем и По.

На это ушло всего четверть часа; и, закончив, де Муи не знал, чем себя занять.

Он прошелся несколько раз по комнате, протер глаза, зевнул, сел, потом встал и опять сел. Наконец, воспользовавшись предложением Генриха и свободой обращения, существовавшей тогда между владетельными особами и их дворянами, де Муи положил на ночной столик пистолеты, поставил на него лампу, разлегся на кровати с темными занавесками, стоявшей в глубине комнаты, положил рядом обнаженную шпагу и в полной уверенности, что его не застигнут врасплох, так как в соседней комнате был слуга, заснул крепким сном. Вскоре его храп стал перекатываться эхом под сводом балдахина, высившегося над кроватью. Де Муи храпел, как подобает настоящему рубаке, и мог поспорить в этом отношении с самим королем Наваррским.