Ярослав Ивашкевич - Хвала и слава. Том 2

И вся эта столовая, вся усадьба вдруг показались ему — он-таки хватил лишку! — судном, кораблем, качающимся на волнах седого тумана и плывущим невесть куда. Только не на Цитеру, это уж наверняка, несмотря на лучезарную Марысю, которая придвигалась к нему все ближе.

Такие вот пиры происходили в этой стране всегда; точно так же пировала шляхта, собравшаяся вокруг Любомирского во время мятежа {72} 72 Стр. 320. ... вокруг Любомирского во время мятежа ... — Имеется в виду магнат Ежи Себастиан Любомирский (1616—1667), поднявший в 1665 г. мятеж («рокош») против короля Яна-Казимира и его планов укрепления королевской власти, нанесший королевским войскам ряд поражений (сторонники его одновременно срывали работу сейма) и примирившийся с королем в 1666 г. на условиях отказа последнего от своих планов. В Гродно заседал последний сейм шляхетской Речи Посполитой (июнь—ноябрь 1793 г.), работавший под охраной царских войск, утвердивший акт второго раздела Польши и отменивший провозглашенные ранее реформы государственного устройства. , так пировали и в Гродно, такие обеды задавали Чарторыские в Варшаве в дни восстания {73} 73 ...Чарторыские в Варшаве в дни восстания . — Магнатский род Чарторыских играл видную роль в политической жизни второй половины XVIII века, возглавляя партию, выступавшую за реформы. Во время восстания 1830—1831 гг. Адам Ежи Чарторыский (1770—1861), ранее являвшийся одним из приближенных Александра I (в 1804—1806 гг. министр иностранных дел), был несколько месяцев главой Национального правительства (в эмиграции он возглавил аристократическо-консервативную партию). . «И Пулавы {74} 74 Пулавы — город в Люблинском воеводстве, ставший в XVIII в. резиденцией Чарторыских, одним из центров польской культурной и политической жизни того времени. отсюда недалеко», — вспомнилось Анджею.

Он уже не сомневался, что здесь собрались две группы, представляющие разные организации, которым надо было прийти к согласию по весьма важным вопросам. И так же ясно было Анджею, что Антек у них играет роль связующего звена. Скшетуский относился к нему со сдержанной сердечностью. Они обсуждали, не стесняясь присутствием посторонних и слуг, следующую поездку Антека «в лес». Оказалось, что Антоний преподает там ребятам… польскую литературу. С этого момента разговор за столом принял более свободный характер.

— Что же ты им преподаешь? — спросил удивленный Анджей.

— Кое-что. И сам учусь. Они реагируют очень своеобразно. Задают весьма серьезные вопросы.

— Например? — спросила Тарговская, поднимая свои влажные глаза на Антония. Видно было, что она почувствовала явное облегчение, когда начался обычный разговор о ребятах из леса.

— Спрашивают, какой вообще толк от литературы.

— Да, вопрос, характерный для умонастроений этих молодцов, — недружелюбно сказал Тарговский.

Скшетуский внимательно посмотрел на него. Но ничего не сказал. Взгляд был очень холодный и неприязненный.

— Ну нет, это уже слишком, — воскликнула Марыся, когда внесли огромное блюдо фруктов. — Кто это будет есть?

— Например, я, — смеясь, сказал Антоний.

— Ну, а я больше не могу. — И Марыся положила салфетку на стол.

— Будет еще десерт, — сказала Кристина.

— И черный кофе, — добавила Тарговская.

По поводу кофе никак не могли решить — пить его в гостиной или за обеденным столом. В конце концов решено было остаться в столовой. Анджей взглянул в окно. Почти совсем стемнело. Зажгли лампы и свечи. Свечи расставлял тот высокий парень. При огнях стало еще торжественнее.

— Ну, господа… — сказал Тарговский, собираясь подняться из-за стола.

Но в эту минуту торопливо вошел прислуживавший за столом Владек. Лицо у него было такое растерянное, что все испугались.

— Немцы? — спросил один из юнцов.

— Нет, — сказал, запинаясь, Владек. — Пан Ройский приехал.

— Ведь я говорила… — начала Тарговская. Но замолчала.

Почти следом за Владеком вошел пан Валерий Ройский. Хозяин дома встал, чтобы с ним поздороваться, но остальные не тронулись с места. У Анджея перехватило горло.

— Вы еще за столом, господа? — словно удивился Валерий. — А я приехал из Пулав. Лошадей оставил во дворе — зачем подъезжать к крыльцу, как епископ! Кстати, я без кучера, надеюсь, кто-нибудь там позаботится о моих лошадях…

— Разумеется, — с подчеркнутой любезностью сказал Тарговский. — Садитесь, пожалуйста.

— Я ни с кем не здороваюсь, чтобы не помешать.

Валерий сел рядом с Тарговской и окинул взглядом собравшихся. Во взгляде этом не было ни удивления, ни тревоги. Скорее Валерий был доволен тем, что все выглядело так, как он ожидал. Вдруг он заметил Анджея.

— О, как поживаешь? — сказал он. — Давно ты здесь? К брату приехал?

Анджей молчал. Но Валерий и не ждал ответа.

— Вы, наверно, голодны? — спросила Тарговская и, получив утвердительный ответ, велела подать обед нежданному гостю.

Все время, пока ставили прибор, рюмки, потом все блюда с самого начала, Валерий не переставал говорить. Он рассказывал, что слышно на фронте, городские сплетни, а попутно — новости об арестах по соседству, о репрессиях в Пулавах, о людях, вывезенных в Люблин. Говорил и о Майданеке {75} 75 Стр. 322. Гитлеровский лагерь массового уничтожения в Майданеке (предместье города Люблина) был организован осенью 1940 г. и стал местом гибели около полутора миллионов человек. .

Анджей смотрел на дядюшку не отрываясь. Лицо Валерия очень изменилось. Когда он смотрел в тарелку, на рюмку, которую держал в руке, было видно, что щеки его отвисли, словно бы обмякли, синева выбритых щек обрела болезненный оттенок. Но стоило ему поднять глаза и осмотреться (раз-другой он пристально уставился на Анджея), как его огромные лучистые зрачки словно освещали все лицо и оно молодело. Он снова был красавцем Валерием.

— Как поживает мама? — обратился он к Анджею.

Антек почувствовал, что будет скверно, если Анджей и на этот раз промолчит и ответил за него:

— Спасибо, очень хорошо. Анджей привез добрые вести.

— Добрые вести? О, это уже очень много в наше тяжелое время, — сказал Валерий, ковыряя в тарелке, — теперь более часты плохие вести.

Он произнес все это обычным тоном. Обыкновенные слова, их можно было услышать на каждом шагу. Но присутствующие содрогнулись. От этих слов повеяло угрозой. Они как бы сковали пирующих морозом. Анджея затрясло от бешенства. Он ненавидел этого человека, а угроза, скрытая в обычной фразе, привела его в такую ярость, что он согнул вилку, которую держал в руке. И тут же почувствовал на себе пристальный и успокаивающий взгляд Антония.

— Теперь такое творится! — продолжал Валерий. — Правда, эти поляки совсем как дети. Немцам, естественно, приходится реагировать на такое поведение. Хорошо, что я говорю по-немецки.