Михай Бабич - Калиф-аист. Розовый сад. Рассказы

Старая Трава уже совершенно пожухла, в ней едва теплилась жизнь.

Молодая Трава стояла и раздумывала и ужасалась про себя с той поры как поняла, что все цветы вокруг нее ждут жуков; иногда прилетали мотыльки, нагруженные пыльцой далеких цветов, и заменяли собою ветер, но потом и мотыльки угомонились, и только совсем некрасивые жуки, о которых Молодая Трава думала с отвращением, переползали с цветка на цветок, и ей казалось, она умерла бы, если б когда-нибудь такой жук прополз по ней.

Но однако не умерла, хотя попался ей самый безобразный: большой, противный коричнево-зеленый жук по прозванию Вонючий Бенце, потому что его запах можно было учуять издалека, и цветы всегда содрогались, когда он лазал по ним. Бенце напрямик приближался к Молодой Траве, хотя засыхающая Старая Трава изо всех сил манила его остатками своего аромата, но Бенце не был чувствителен к запахам, ибо у самого запахов хватало. Он уже полез по свежему стеблю, и бедная Молодая Трава содрогнулась от нестерпимого отвращения.

Далеко, на противоположном конце сада, посреди великолепного газона, где траву ежедневно изящно причесывали граблями, стоял другой Свежий Стебель, которому можно было цвести только втайне, ибо в этой части сада, перед домом Господ, где положено быть приглаженным и таким же, как все, открыто цвести травам не разрешалось.

С этого Свежего Стебля и перелетел Вонючий Бенце — а он умел и летать — и перенес на себе пыльцу запретного цветка.

Цветы не умеют летать, даже подойти друг к другу не могут и не видят друг друга, потому что у них нет глаз, какие есть у зверей, к тому же, если они растут далеко друг от друга, они и обняться не могут. Но если один цветок обретает пыльцу другого цветка, они все же любят друг друга, хотя и не видя и не обнимая, так как для них это больше, чем видеть и обнимать.

И Молодая Трава в дни любви яснее видела далекий Свежий Стебель, чем ты, читатель, видишь эту страницу; была к нему ближе, чем к тем, кто рос вокруг, потому что чувство близости зависит от того, насколько мы видим и чувствуем другого, и у растений, которые видят и чувствуют иначе, чем мы, и близость совершенно иная. В те дни Молодая Трава была счастлива, и ее переполняла такая любовь, такое упоение, что она совсем позабыла и смердящего Бенце, и страшную жару, и сушь.

И вот на окружающий мир легла вдруг пугающая тень, так внезапно, что цветы изумились, куда же делось солнце, и таким душным стал воздух, что даже мысли о свежести не приходили на ум. Когда же подул ветер, грозный ветер, который сначала запорошил их пылью, маленькие цветы и травы засмеялись про себя, уже зная, что будет дальше. У высоких деревьев и кустов был повод дрожать от страха, и в самом деле, акация в отчаянии склонялась из стороны в сторону и выла, словно танцуя бешеный танец: вихрь рвал ей волосы; кусты сирени стенали, и вдруг, прилетев откуда-то, сломанная ветвь проскребла, как метла, по траве и полетела дальше. Но травы только посмеивались, потому что знали: идет Ливень, который будет им только на пользу.

Они весело плескались в сильных искрометных струях.

Об опасности никто и не думал.

Одна лишь Молодая Трава страшилась ливня и ветра — сама не зная почему. Как если бы зародилось в ней нечто, за что нужно было бояться, чувство, что, если сломит ее ветром, все вдруг лишится смысла, напрасной окажется целая жизнь, все страданье, все счастье. Она униженно кланялась порывам ветра, совсем не так, как прочие, которые так радовались драгоценным каплям небесной влаги, что не пожалели бы даже, если бы их веточки поломало или же ветром унесло пушинки; счастливые полегали они под влажной тяжестью, чтобы потом еще более гордо и блистательно поднять кверху головы.

В Воздухе плыла пушинка, белая пушинка одуванчика; все вокруг было свежим и вновь живым, и травы, чьих стебельков касалась Пушинка, проскальзывая мимо, весело и с любопытством расспрашивали ее.

— Я несу семечко! — отвечала Пушинка, — я пережила много невзгод и многое испытала, пока долетела сюда. В городе я упала на мостовую, где сплошь были камни, на большем пространстве, чем нужно для корней самого огромного дерева: в сто раз, в тысячу раз большем.

— Это должно быть ужасно! — ахали травы, думая о камне, лежащем у ствола сирени, который был величиною всего лишь с лежащую рядом с ним гроздь сирени, сорванную весенней грозой.

— Как я рада, что добралась сюда: прошу вас, дайте мне местечко, где б я могла поселиться! — продолжала Пушинка.

Но травы опасались, что она заставит их потесниться и отнимет пропитание, и веточками держали ее на весу, чтобы не упала на землю. Лишь Молодая Трава была милосердна, потому что думала о своих семенах, которые вскоре облетят с ее стебля… и мягко спустила Пушинку по своей длинной и гладкой травинке.

Дни маленькой Молодой Травы проходили в страхе.

Какой-то ужасно тяжелый и шершавый Предмет, сильно ударившись, упал рядом с нею: это был мяч, который ребенок, играя на дворе, нечаянно перебросил в сад. Он чуть было не разбил сокровище, которое так берегла Молодая Трава. И еще она дрожала от страха, когда потянулась к ней Рука Ребенка, искавшего мяч.

В другой раз прибежал Цыпленок и острым твердым клювом склевал семена нескольких трав. А потом пришла еще большая опасность: раскрытая пасть, страшные зубы, совсем близко, на которых бедные травы хрустели и сминались в такое клейкое месиво, какого не сотворить никакой грозе.

— Кролик! — шептались перепуганные травы.

Но Молодая Трава пережила и это. Однако однажды пришел и ее час, час, который принес жестокую гибель всему Островку с ладонь. Привезли дрова. Телега свернула во двор, жестокие железные подковы топтали траву, и одно колесо проехало как раз через Островок с ладонь возле куста сирени, ломая сильные и гибкие ветки. Страшным, ужасным было опустошение, причиненное им: колея пролегла от коричневого ствола до лежащего в траве камня и накрепко, как железным катком, утрамбовала весь островок, и даже останки разметанной травы едва виднелись, глубоко вмятые в сухую почву. До грядущей весны не будет здесь больше жизни, потому что плыли уже в воздухе слюдяные нити Осени.

Молодая Трава тоже погибла, но она уже не жалела о своей гибели, ибо в последний миг осуществилось ее страстное желание. Прежде, чем накатился железный обод безжалостного колеса, ее задело лошадиное копыто, тряхнув ее реющую в воздухе головку, и семена улетели, уносимые ветерком.

И этих семян было достаточно, чтобы на будущий год, и после, и после зазеленело еще много-много таких маленьких Островков с ладонь.

Перевод Р. Бухараева.