Лев Толстой - Война и мир. Шедевр мировой литературы в одном томе

Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…

мясо для пушек.

Им еще хочется!..

Государь?

Еще хочется, ну и задайте им.

Поле сражения было великолепно.

Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.

Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.

Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свои священный союз . Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.

Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.

Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т. д.

Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; вся кую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, и началось бы его конституционное правление…

Париж был бы столицей мира, и французы предметом зависти всех наций!..

Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало-помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.

Из 400 000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32-й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т. д.; в ней едва ли было 140 000 человек, говорящих по-французски.

Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50 000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100 000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50 000 людей, а в Калише менее 18 000.

Хороша ли, плоха ли моя голова, а положиться больше не на кого.

Итак, господа, стало быть, мне платить за перебитые горшки.

Je suis né Tartare. Je voulus être Rqmain. Les Français m’appelèrent barbare Les Russes – Georges Dandin. То есть: я родился татарином. Я хотел быть римлянином. Французы называли меня варваром. Русские – Жоржем Данденом.

Вот эгоизм и жестокость мужчин! Я ничего лучшего и не ожидала. Женщина приносит себя в жертву вам; она страдает, и вот ей награда. Ваше высочество, какое имеете вы право требовать от меня отчета в моих привязанностях и дружеских чувствах? Это человек, бывший для меня больше чем отцом.

Ну да, может быть, чувства, которые он питает ко мне, не совсем отеческие; но ведь из-за этого не следует же мне отказывать ему от моего дома. Я не мужчина, чтобы платить неблагодарностью. Да будет известно вашему высочеству, что в моих задушевных чувствах я отдаю отчет только Богу и моей совести.

– Но выслушайте меня, ради Бога.

– Женитесь на мне, и я буду вашею рабою.

– Но это невозможно.

– Вы не удостоиваете снизойти до брака со мною, вы…

г-н Жобер, иезуит в коротком платье.

блюстителем совести.

благодать.

в длинном платье.

Грех простительный или грех смертный?

Блюститель совести.

Разберем дело, графиня.

Элен, мне надо тебе кое-что сказать. Я прослышал о некоторых видах касательно… ты знаешь. Ну так, милое дитя мое, ты знаешь, что сердце отца твоего радуется тому, что ты… Ты столько терпела… Но, милое дитя… Поступай, как велит тебе сердце. Вот весь мой совет.

маленьком интимном кружке.

Послушайте, Билибин: скажите мне, как бы сказали вы сестре, что мне делать? Которого из двух?

Вы меня не захватите врасплох, вы знаете. Как истинный друг, я долго обдумывал ваше дело. Вот видите: если выйти за принца, то вы навсегда лишаетесь возможности быть женою другого, и вдобавок двор будет недоволен. (Вы знаете, ведь тут замешано родство.) А если выйти за старого графа, то вы составите счастие последних дней его, и потом… принцу уже не будет унизительно жениться на вдове вельможи.

Вот истинный друг! Но ведь я люблю того и другого и не хотела бы огорчать никого. Для счастия обоих я готова бы пожертвовать жизнию.

«Молодец-женщина! Вот что называется твердо поставить вопрос. Она хотела бы быть женою всех троих в одно и то же время».

Ах! он меня так любит! Он на все для меня готов.

Даже и на развод.

Ах, маменька, не говорите глупостей. Вы ничего не понимаете. В моем положении есть обязанности.

Ах, маменька, как вы не понимаете, что святой отец, имеющий власть отпущений…

– Нет, скажите ему, что я не хочу его видеть, что я взбешена против него, потому что он мне не сдержал слова.

– Графиня, милосердие всякому греху.

«Затем молю Бога, да будете вы, мой друг, под святым и сильным его покровом. Друг ваш Елена».

достославные подвиги.

Между нами, мой милый.

Мне, любезнейший, все хорошо известно.

Так и есть.

Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?