Уильям Моэм - Мисс Кинг

— Что ж, мисс Кинг, мне очень жаль, что мы встречаемся с вами вот так, — проговорил писатель с напускной бодростью.

— Она не может говорить, — предупредил его врач. — Когда горничная пошла за вами, у мисс Кинг был еще один небольшой удар. Я сделал ей укол. Возможно, дар речи к ней вскоре частично вернется. Она хочет что-то вам сказать.

— Я с удовольствием подожду, — отозвался Эшенден. Ему показалось, что в темных глазах старушки отразилось облегчение.

Несколько мгновений все четверо стояли вокруг кровати и молча взирали на умирающую.

— Ну, раз уж я пока ничем помочь не могу, пойду-ка я спать, — заявил мсье Бриде.

— AIlez, mon ami [6] — текст сноски отсутствует — , — отозвался доктор. — Вы и в самом деле ничем помочь не сможете.

Мсье Бриде повернулся к писателю и спросил:

— Можно вам кое-что сказать с глазу на глаз?

— Конечно.

Доктор заметил мелькнувший в глазах мисс Кинг испуг.

— Не тревожьтесь, — проговорил он мягко. — Мсье Эшенден никуда не уходит. Он останется так долго, как вы пожелаете.

Помощник управляющего вышел вместе с писателем в коридор и прикрыл за собой дверь, чтобы в комнате не были слышны его произнесенные вполголоса слова:

— Надеюсь, я могу положиться на ваше благоразумие, мсье Эшенден? Неприятно, когда кто-то умирает у меня в отеле. Постояльцы не любят подобных вещей, так что мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы никто из них ничего не узнал. Я постараюсь убрать отсюда тело, как только будет возможно. Буду очень вам признателен, если вы не станете никому рассказывать о смерти этой женщины.

— Можете на меня положиться, — отозвался Эшенден.

— К несчастью, наш управляющий на эту ночь отлучился. Боюсь, он будет очень недоволен. Конечно, я хотел бы послать за санитарной каретой и отправить эту даму в больницу, но оказалось, что это невозможно, — доктор заявил, что она может умереть, когда мы будем нести ее по лестнице, и категорически запретил ее трогать. Если она умрет здесь, в отеле, то не по моей вине.

— Смерть слишком часто приходит без предупреждения, — чуть слышно проговорил Эшенден.

— В конце концов, мисс Кинг ведь очень стара и могла бы умереть уже давно. Зачем было этому египетскому шейху держать столь дряхлую гувернантку? Надо было отослать ее обратно на родину. Ох, уж эти восточные люди! Хлопот с ними не оберешься!

— А где сейчас шейх? — спросил Эшенден. — Она ведь служила у него много лет. Не следует ли его разбудить?

— Да нет его в отеле! Куда-то ушел вместе с секретарем. Верно, играет в баккара. Впрочем, точно не знаю. В конце концов, не могу же я разослать за ним гонцов по всей Женеве!

— А его дочери?

— Они еще не вернулись. Да и вообще они редко приходят до рассвета. Помешались на танцах. Впрочем, где бы они ни были, они меня не поблагодарят, если я сообщу им, что у их гувернантки случился удар, и тем самым помешаю им развлекаться. Знаю я, что они за птицы! Пусть ночной портье все им расскажет, когда они заявятся; пусть тогда поступают как угодно. Больная не говорила, что хочет их видеть. Когда ночной портье позвал меня, я вошел в ее комнату и спросил про его высочество, но она запищала: «Нет! Нет!»

— Она тогда могла еще говорить?

— Да, кое-как могла. Но меня удивило, что говорила она по-английски. Она ведь заставляла всех говорить с нею только по-французски. Вы, верно, знаете: она терпеть не могла английский язык.

— Зачем ей понадобился я?

— Вот этого-то я и не знаю. Она заявила, что ей надо с вами поговорить. Занятно, что она знала, в каком вы номере. Сперва, когда она попросила вызвать вас, я запретил вас будить. Не могу позволить, чтобы моих постояльцев беспокоили среди ночи только потому, что этого хочет выжившая из ума старуха. Полагаю, у вас есть право спать спокойно. Но потом пришел доктор и стал на ее сторону. Она не давала нам покоя; когда же я сказал ей, что надо дождаться утра, она страшно заверещала.

Эшенден взглянул на помощника управляющего. Похоже, тот не находил в этом происшествии ничего трогательного.

— Доктор спросил, кто вы. Когда я объяснил ему, он высказал предположение, что она хочет вас видеть по той причине, что вы ее соотечественник.

— Возможно, — холодно отозвался Эшенден.

— Что ж, пожалуй, пойду-ка я немного сосну. Велю ночному портье разбудить меня, если что-нибудь изменится. К счастью, ночи сейчас долгие, так что если все пойдет хорошо, мы успеем убрать тело до рассвета.

Эшенден вернулся в комнату умирающей, и взгляд ее черных глаз застыл на его лице. Он чувствовал, что просто обязан что-то сказать, но когда наконец заговорил, то сразу подумал, какими глупыми обычно бывают речи тех, кто беседует с тяжелобольными.

— Боюсь, вы не слишком хорошо себя чувствуете, мисс Кинг. Ему показалось, что в ее черных глазах блеснула искорка гнева. Писатель мог лишь догадываться, насколько старая женщина рассержена его пустыми словесами.

— Вы не могли бы пока посидеть здесь? — спросил его доктор.

— Конечно, могу.

Оказалось, ночного портье разбудил звонок из номера мисс Кинг, но когда он снял трубку, никто не отозвался. Портье поднялся к ней в номер, но на его стук никто не откликнулся. Тогда он открыл дверь запасным ключом и обнаружил, что мисс Кинг лежит на полу. Телефонный аппарат, очевидно, упал вместе с нею. Плохо себя почувствовав, она, верно, сняла трубку, чтобы позвать на помощь, и тут же потеряла сознание. Ночной портье поспешил к помощнику управляющего; вдвоем они подняли женщину и уложили в постель. Потом разбудили горничную и послали за доктором.

Когда доктор рассказывал все это в присутствии мисс Кинг, у Эшендена возникло странное чувство: тот вел себя так, словно она не понимала по-французски или уже была мертва.

Потом доктор сказал:

— Что ж, больше я, пожалуй, сделать ничего не могу. Нет смысла мне оставаться здесь. Если что-нибудь произойдет, со мною свяжутся по телефону.

Писатель, понимавший, что мисс Кинг может пролежать так долгое время, пожал плечами:

— Хорошо, идите.

Доктор потрепал больную по испачканной румянами щеке, словно разговаривал с ребенком.

— Вы должны постараться уснуть. Я вернусь утром. Он сложил в чемоданчик инструменты, вымыл руки и надел свое тяжелое пальто. Эшенден проводил доктора до двери, и тот, прощаясь с ним, изрек пухлыми губами из глубин своей бороды весьма пессимистический прогноз в отношении пациентки.

Вернувшись в комнату, Эшенден взглянул на горничную. Та сидела на краешке стула в напряженной позе, как будто боялась слишком вольно себя вести перед лицом смерти. Ее широкое некрасивое лицо опухло от усталости.

— По-моему, вам нет смысла оставаться здесь долее, — сказал ей писатель. — Почему бы вам не пойти спать?