Уильям Дюбуа - Цветные миры

В общем Ревелсу нравилась служба в авиации. Среди летчиков расовая сегрегация сказывалась меньше, чем в других родах войск. С неграми обращались, да и вынуждены были обращаться наравне с белыми. У Ревелса появились приятели. Правда, сам он не стремился заводить знакомства, но и не чуждался люден. Он принимал их такими, как они есть, независимо от цвета их кожи. Просто одни ему нравились, другие — нет.

Затем на фронте наступил перелом.

После перехода русских в наступление армия Соединенных Штатов, предоставив Англии продвигаться на восток — к своей колониальной империи, двинулась на север, чтобы, захватив Италию, иметь возможность вмешаться в дела на Восточном фронте, если Россия захочет идти на Лондон.

Ревелс тоже отправился на север — ему не терпелось вступить в настоящую схватку с врагом.

Был один из жарких дней июня 1944 года. Сквозь кровь и ужасы войны упорно пробивалось лето с его золотым солнцем, серебристой водой и изумрудной зеленью листвы. Еще в июле 1943 года эскадрилья Ревелса перебазировалась в Сицилию, и он совершал оттуда налеты на итальянские города. Иногда его охватывала жалость и сочувствие, но он не позволял такому настроению долго владеть собою. В конце концов, Италия — вражеская страна. Это она раздавила Эфиопию, начав тем самым мировую войну, и ненавидела «черномазых». Поэтому Ревелс бомбил ее города с легким сердцем и с отличными результатами; он считал, что впереди еще предстоят настоящие бои.

И вот генерал Кларк приказал эскадрилье Ревелса сопровождать его в налете на Рим. Ревелс лишь недавно узнал о конференции, созванной Эбуэ в Браззавиле, недалеко от атлантического побережья Экваториальной Африки. Она состоялась в январе. На ее открытие из Алжира прилетел де Голль, и в ее работе участвовали все французские губернаторы и администраторы, а также технические эксперты. На конференции были представлены колонии площадью в три с половиной миллиона квадратных мель с 25 миллионами жителей из общей французской колониальной территории в четыре с половиной миллиона квадратных миль с 70 миллионами жителей. В своем выступлении Эбуэ «предъявил счет» союзникам, изложив требования черной Африки:

— Мы должны объявить войну болезням и уничтожить нищету и невежестве. Мы обязаны также прекратить ограбление коренного населения Африки крупными плантаторами и компаниями, цель которых — продолжать колониальную эксплуатацию. Французская Экваториальная Африка нуждается во врачах, техниках, педагогах и ученых, которые способствовали бы развитию ее народов и ее природных ресурсов. И мы должны их иметь.

В мае Эбуэ умер. Сейчас шел июнь. Настроение Ревелса было уже иным. Теперь у него появилось безрассудство и отчаяние юноши, окунувшегося в ужасы войны. Он видел кровавую бойню в Анцио, происходившую под багровой завесой артиллерийского огня, который нацисты ежедневно извергали из нависших над американскими позициями пещер. Ревелс пролетал над ними, направляясь в Кассино. Летя высоко в небе, он думал о детях, бродивших по дорогам и подбиравших всякие отбросы; они бегали толпой за американскими грузовиками, выклянчивая у солдат какую-нибудь еду.

— Есть хочется! Есть хочется! — кричали они тоненькими, жалобными голосами.

Ревелс вспомнил, как накануне торговался с одним итальянцем. За банку солдатских мясных консервов и несколько черствых галет тот брался привести к нему женщину. Ревелс небрежно спросил:

— А она порядочная? Молодая, смазливая?

Понизив голос, со смущенным видом, итальянец ответил:

— Она прекрасна. Необыкновенно прекрасна. Это моя сестра.

Внезапно Ревелсу все это стало противно. Ведь и они — люди. Вот, значит, что такое война! Он, Ревелс, громит не врагов. Свои удары он наносит не по вооруженным до зубов злобным людям. Он морит голодом детишек, насилует молодых девушек и убивает их престарелых отцов и матерей. Получив приказ лететь на Рим, Ревелс расхохотался. Вечный Рим! Он вывел самолет из ангара и поднял его в воздух.

Ревелс летел напрямик с большой скоростью, выше и впереди своих товарищей. Он обрушил лавину огня на храм, священника и молящихся людей. Мысленным взором он видел, как льется потоками кровь женщин и детей. Он исступленно хохотал, издеваясь над преследующими его истребителями. Наконец, оторвавшись от них, он остался в небе один. Горючее было на исходе. Ревелс набирал высоту, пока не опустели баки, и тогда, круто пикируя, упал с высоты десяти тысяч футов. Он зажмурил глаза перед тем, как его самолет врезался в итальянскую землю.

Много времени спустя после гибели сына судья Мансарт получил его письмо:

«Дорогие мама и папа!

Когда вы получите это письмо, меня не будет в живых. Я не в силах больше терпеть. Теперь я знаю, что такое война. Меня больше не обмануть волшебными сказками о славе и победе. Война — это грязь и мерзость, голод и смерть, насилие и ложь. Я погубил множество своих ближних. Мои бомбы разбрасывали по земле внутренности женщин и детей. Я видел, как льется потоками густая красная кровь, пропитывая землю. Жить в таком мире я не хочу. Завтра, выполнив приказ, поднимусь как можно выше, а затем поверну вниз и упаду на землю. Скоро я умру. Я никогда не увижу вас больше. Шлю вам свой прощальный привет. Я знаю, как много вы сделали для меня, и глубоко вам за это признателен. Наилучшие пожелания вам обоим и тете Джин.

Прощайте!»

Похорон не было. В ближайшее воскресное утро вслед за получением этого печального известия в гостиной Мансартов собралось несколько человек. Поверх раскинутого на рояле малинового шарфа лежала выписка из приказа. На стене висел портрет Ревелса. Баритон пел:

Трагическая смерть сына глубоко потрясла семью Мансартов. Оба они всячески стремились чем-то заполнить образовавшуюся в их жизни страшную пустоту. В конце концов Джойс Мансарт в какой-то мере обрела для себя душевный покой, примирившись со своими родственниками из Чарлстона, штат Южная Каролина, с которыми у нее давно были прерваны всякие отношения. Дело в том, что единственная сестра миссис Мансарт, старше ее возрастом, запятнала честь семьи, открыто вступив в незаконную связь с белым, который впоследствии стал губернатором штата. Все члены семьи Гринов отличались светлым цветом кожи; это была старинная зажиточная семья, связанная узами родства с самыми видными белыми семьями штата. Уже свыше ста лет ни одному белому не удавалось вступить в близкие отношения с женщинами этого гордого клана, так как те признавали только честный, законный брак. И вот вопреки вековой традиции одна из красивейших девушек семьи Гринов открыто стала любовницей молодого белого адвоката, наследника знатной семьи. Они жили в красивом особняке, где она считалась «экономкой», вместе с тремя своими детьми — мальчиком и двумя девочками. Когда адвокат стал губернатором, в роли хозяйки официальной резиденции выступала его тетка, но жил он по-прежнему большей частью в своем старом доме. Однако вскоре молодой губернатор задумал попасть в сенат Соединенных Штатов. И тут ему и его возлюбленной пришлось столкнуться с реальной обстановкой. Его прочили в сенат на пост лидера оппозиционной группировки, действовавшей внутри демократической партии на Юге против рузвельтовского Нового курса. Создание оппозиции отражало в первую очередь растущее недовольство политикой Рузвельта, признававшего права негров, и знаменовало собой начало более ожесточенной борьбы против мероприятий Нового курса в том районе, где крупный капитал собирался усиленно развивать добычу нефти и серы и производство текстиля. Оппозиция мечтала о создании третьей партии на Юге и готовилась к открытому выступлению, которое должен был возглавить молодой губернатор. Но для этого ему следовало отказаться от своей цветной семьи, иначе заправилы Юга погубили бы его карьеру в любой области — политической, социальной или финансовой.