Готхольд Лессинг - Драмы_Басни в прозе

— Спасибо тебе, сосед Изегрим {154} , — отвечал пастух, — вижу я, что душа у тебя сострадательная.

— И верно, сострадательная, — заметил его пес Гилакс, — когда от несчастья ближнего страдает он сам.

— Смею тебя уверить, — сказал кузнечик соловью, — что немало находится ценителей и моего пения.

— Назови-ка мне их, — попросил соловей.

— Трудолюбивые жнецы, — отвечал кузнечик, — слушают меня с большим удовольствием. А ты ведь не станешь отрицать, что они самые полезные члены человеческого общества.

— Этого я отрицать не стану, — сказал соловей, — но тут еще нет причины кичиться тебе успехом у них. Честные люди, все мысли которых заняты работой, едва ль отличаются особой тонкостью ощущений. Лишь тогда будь горд своей песней, когда ей внемлет с тихим восторгом беззаботный пастух, который и сам так чудесно играет на свирели.

Ястреб ринулся с высоты на поющего соловья.

— Ты так прелестно поешь, — крикнул он, — как же ты будешь приятен на вкус!

Было ли то простодушием или злобной насмешкой? Уж и не знаю. Но вчера я услышал, как некто сказал: «Эта женщина столь несравненна как поэтесса! О, она безусловно прелестнейшая из женщин!» И это уж было наверняка простодушием!

— Отец мой, да славится его имя во веки веков, вот уж был истинный герой! — хвастался молодой волк лисе. — Как его все боялись в нашей округе. Он одержал победу более чем над двумястами врагов и отправил их темные души в преисподнюю! Что ж тут удивительного, если наконец нашелся один, который его победил?

— Так сказал бы о нем оратор в надгробной речи, — возразила ему лиса, — а трезвый историк добавил бы: «Две сотни врагов, над которыми он всякий раз торжествовал победу, были ослы да овцы. А единственный враг, одолевший его, был первый бык, на которого он решился напасть».

По прошествии многих веков Феникс {155} вздумал снова явиться миру. Он возник, и все звери и птицы обступили его в восхищенье. Они глазели, они удивлялись, они восторгались, и вот уже они хором запели ему хвалу.

Вскоре, однако, самые доброжелательные из них стали с сочувствием отводить от него взоры и тяжко вздыхать:

— Бедный Феникс! Ему выпал печальный жребий! Никогда не будет у него ни подруги, ни друга! Ведь он единственный в своем роде!

Один гусь мог бы посрамить белизной оперения только что выпавший снег. Гордясь этим ослепительным даром природы, он вообразил, что рожден скорее быть лебедем, чем гусем, и, отдалившись от себе подобных, одиноко плавал в пруду с величественным видом. Он то вытягивал изо всех сил свою предательски короткую шею, стараясь сделать ее подлинней, то пытался сообщить ей великолепный изгиб, отличающий лебедя и придающий тому гордую осанку, достойную птицы Аполлона {156} . Но все напрасно; шее его не хватало гибкости, и, несмотря на свои усилия, гусь так и не превратился в лебедя, а стал лишь смешным гусем.

Прожорливая свинья лакомилась опавшими желудями под высоким дубом. Раскусывая один желудь, она уже пожирала глазами другой.

— Неблагодарная тварь! — крикнул ей наконец дуб с высоты своего величия. — Ты питаешься моими плодами, но ни разу еще не обратила вверх благодарного взора!

Свинья на мгновение приостановилась и прохрюкала в ответ:

— Кабы я знала, что это ты ради меня роняешь тут свои желуди, то и я бы тебе посылала благодарные взоры.

Гниль и тлен разрушили гордый торс боевого коня, павшего от вражеской пули под своим отважным седоком. Останки одного неутомимая природа всегда дарует для жизни другому. И вот из зловонной падали вылетел рой молодых ос.

— О, как высок наш род! — наперебой восклицали осы. — Мы обязаны жизнью славному коню, любимцу Нептуна {157} !

Это забавное хвастовство довелось услыхать некоему прозорливому баснописцу, и он подумал о нынешних итальянцах, которые воображают себя прямыми потомками древних римлян по той лишь причине, что родились на их могилах.

Реставрировали старую церковь, в которой прежде гнездилось великое множество воробьев.

Теперь, когда она стояла в своем ослепительном убранстве, вновь налетели воробьи и стали искать свои прежние жилища. Но все щели оказались замазанными.

— К чему же тогда пригодно это громадное здание? — кричали они. — Улетим прочь от этой бессмысленной груды камней!

— Сейчас я взлечу! — крикнул огромный страус, и весь птичий народ собрался вокруг него в надежде и ожидании.

— Сейчас я взлечу! — крикнул он вновь и, расправив свои могучие крылья, словно корабль с поднятыми парусами, ринулся вперед, ни на миг не отрываясь от земли.

Не похоже ли это на поэтический образ тех лишенных поэзии сочинителей, которые в первых строках своих огромных од похваляются гордыми крыльями и грозятся взлететь к облакам и звездам, но так до конца и остаются верны праху земному?

— Гордись сколько хочешь своим ростом и силой, — сказал воробей страусу. — А все же я более птица, чем ты. Потому что летать ты не можешь, а я вот летаю, хоть и невысоко, хоть и недалеко.

Поэт, написавший застольную песню или сонет о любви, все же более гений, чем лишенный порыва и вдохновения автор предлинной германиады {158} .

— Как измельчал в этой стране наш собачий род! — сказал один пудель, немало поездивший по свету. — На далеком континенте, который люди называют Индией, вот где есть еще истинные собаки! Собаки, мои братья!.. Вы мне не поверите, а ведь я это видел собственными глазами: собаки даже льва там не боятся и смело вступают с ним в драку!

— И что же, — спросила пуделя одна многоопытная гончая, — случается, они его побеждают, льва-то?

— Побеждают? — переспросил пудель. — Об этом мне ничего неизвестно. Да и не все ли равно? Хватит и того, что они нападают на самого льва!

— Ну, — возразила гончая, — если они его не побеждают, эти твои хваленые собаки в Индии, то ничуть они не лучше нас, зато намного глупее!

Мощный бык и легконогий олень паслись рядом на лугу.

— Вот что, олень, — сказал бык, — если на нас нападет лев, давай держаться вместе и дадим ему дружный отпор!

— На меня не рассчитывай, — ответил олень. — Для чего мне вступать в неравный бой со львом, если я могу куда вернее спастись от него бегством?

Осел повстречался с голодным волком.

— Пожалей меня, — сказал осел, дрожа, — я бедное больное животное. Посмотри, какая у меня колючка в ноге.

— Мне и впрямь тебя жаль, — отвечал ему волк. — И долг моей совести избавить тебя от этой боли.