Педро Аларкон - Треугольная шляпа, Пепита Хименес, Донья Перфекта, Кровь и песок

«Сведения о каких-то шайках мятежников, действующих в окрестностях Орбахосы, неверны. Как нам пишут из этой местности, жители ее столь мало расположены к авантюрам, что присутствие бригады Батальи в этом пункте признано нецелесообразным.

Передают, что бригада Батальи покинет Орбахосу, потому что там не нужны военные силы, и направится в Вильяхуан-де-Наара, где появилось несколько мятежных групп.

Установлено, что семья Асеро и другие мятежники действуют в районе Вильяхуана, неподалеку от судебного округа Орбахоса. Губернатор провинции сообщил в телеграмме, отправленной правительству, что Франсиско Асеро появился в Рокетас, где собрал поземельные налоги за полгода и потребовал провианта. Доминго Асеро (Мошна) со своей шайкой действовал в районе горной цепи Хубилео, яростно преследуемый жандармами, убившими одного из его сторонников и захватившими в плен другого. Бартоломе Асеро сжег контору записи актов гражданского состояния в Лугарнобле и увел в качестве заложников алькальда и двух богатых землевладельцев.

В Орбахосе, судя по полученным нами письмам, царит полнейшее спокойствие, и местные жители думают лишь об урожае чеснока, обещающем быть весьма обильным. Близлежащие районы заполнены группами мятежников, но бригада Батальи даст им примерный урок».

Действительно, в Орбахосе все было спокойно. Семья Асеро, эта воинственная династия, заслуживающая, если верить утверждениям некоторых лиц, того, чтобы фигурировать в «Романсеро» {158} , занялась ближними провинциями; однако на центр епархии восстание не распространялось. Можно было подумать, что современная культура одержала победу наконец над воинственными обычаями этой великой бегетрии и что последняя вкушала сладость прочного мира. Даже сам Кабальюко, один из наиболее видных деятелей, воплощавших мятежный дух древнего города Орбахосы, недвусмысленно сообщал всем и вся, что он не хочет ни ссориться с правительством, ни впутываться в историю , которая может дорого ему обойтись.

Что бы там ни говорили, непоседливый характер Рамоса Кабальюко с годами стал более спокойным; улегся тот пыл, который он унаследовал от отцов и дедов, самого великолепного бандитского рода, когда-либо опустошавшего эти земли. Рассказывали, что в те дни новый губернатор провинции имел совещание с этим великим мужем и услышал из его уст клятвенные заверения в том, что он будет содействовать общественному спокойствию и всячески стараться избегать какого-либо повода к беспорядкам. Надежные свидетели утверждали, что его часто видели в компании с военными, он пил с ними в таверне; мало того, ходили слухи, что ему собираются дать хорошее место в муниципалитете, в главном городе провинции. Ах! Как трудно историку, претендующему на беспристрастие, выяснить истину в вопросе об идеях и мнениях знаменитых людей, слава о которых прогремела на весь мир. Тут просто не знаешь, каких источников придерживаться, а отсутствие точных данных приводит к достойным сожаления недоразумениям. Если мы обратимся к таким выдающимся событиям, как 18 брюмера, разграбление Рима коннетаблем Бурбоном, разрушение Иерусалима, — скажите, какой психолог или историк определит мысли Бонапарта, Карла V и Тита до и после этих событий? На нас возложена громадная ответственность. Желая хотя бы частично снять с себя этот груз, мы будем приводить слова, фразы и даже речи, произнесенные самим орбахосским императором, и, таким образом, каждый сможет судить обо всем сам и придерживаться того мнения, какое покажется ему наиболее правильным.

Нет никакого сомнения в том факте, что с наступлением сумерек Кристобаль Рамос выехал из дома и, проезжая по улице Кондестабле, встретил трех крестьян на мулах; на вопрос, куда они направляются, они ответили, что едут к сеньоре донье Перфекте и везут ей первые плоды и овощи из своих садов и огородов, а также арендную плату за истекший срок. Это были сеньор Пасоларго, парень по имени Фраскито Гонсалес и коренастый мужчина средних лет, по прозвищу «Старикан», хотя его подлинное имя было Хосе Эстебан Ромеро. Кабальюко повернул назад, чтобы проехаться в хорошей компании — с этими людьми его связывала старинная дружба, — и вместе с ними вошел в дом сеньоры. Согласно наиболее достоверным сведениям, это происходило в сумерки, через два дня после памятного разговора доньи Перфекты и Пинсона, с которым мог познакомиться в предшествующей главе тот, кто ее читал.

Великий Рамос задержался, передавая Либраде некоторые маловажные поручения по просьбе одной соседки, доверявшей ему свои дела. Когда он вошел в столовую, три вышеупомянутых крестьянина и сеньор Ликурго, который по необычайному стечению обстоятельств тоже оказался здесь, завели разговор о домашних делах и об урожае. У сеньоры было необыкновенно плохое настроение; она ко всему придиралась и жестоко бранила крестьян за то, что небо не шлет дождя, а земля не родит хлеба, хотя в этом бедняги определенно не были виноваты. Тут же присутствовал сеньор исповедник. Когда Кабальюко вошел, добрый священник любезно поздоровался с ним и указал ему на кресло рядом с собой.

— Вот наш славный муж, — с презреньем выговорила донья Перфекта. — Трудно поверить, что так много разговаривают о таком ничтожном человеке! Скажи-ка, Кабальюко, это правда, что тебе сегодня утром надавала пощечин солдатня?

— Мне? Мне? — возмутился кентавр, поднявшись с кресла, не в силах снести столь тяжкого оскорбления.

— Так утверждают, — добавила донья Перфекта. — Это неправда? А я было поверила; ведь когда человек сам себя в грош не ставит… Тебе плюнут в лицо, а ты будешь считать себя счастливым, что солдаты тебя отметили.

— Сеньора! — решительно возопил Рамос. — Если бы не мое уважение к вам — а вы мне мать, больше, чем мать, моя госпожа, моя королева… если бы не уважение к человеку, который наделил меня всем тем, что у меня есть, если бы не уважение…

— И что же?.. Кажется, будто ты собираешься сказать много, а ничего не говоришь.

— Ну и вот, я говорю, что, если бы не мое уважение… эти слухи про пощечину — клевета, — продолжал Кабальюко. Он говорил с большим трудом. — Весь свет обо мне болтает: куда я вошел, откуда вышел, куда уехал, откуда приехал… А почему это все? Потому, что из меня хотят сделать пугало, чтоб я тут по всей округе людей пугал. Нет уж, всяк сверчок знай свой шесток. Войска пришли?.. Это плохо, но что тут поделаешь? Убрали алькальда, секретаря, судью?.. Плохо; я бы хотел, чтобы камни Орбахосы поднялись против них, но я дал слово губернатору, а до сих пор я…

Он почесал в голове, сурово нахмурил брови и все более и более сбивчиво продолжал:

— Пускай я буду глупый, несносный, невежда, задира, все что угодно, но я человек благородный и в этом не уступлю никому.