Педро Аларкон - Треугольная шляпа, Пепита Хименес, Донья Перфекта, Кровь и песок

Пепе Рей направился в свою комнату. Но он не испытывал потребности ни в сне, ни в отдыхе, напротив, он был в сильном возбуждении, ему хотелось все время двигаться, что-то делать. Погруженный в глубокое раздумье, он ходил из угла в угол. Затем, открыв окно, выходившее в сад, он облокотился на подоконник и устремил взгляд в необъятный мрак ночи. Нельзя было ничего различить. Однако человек, занятый своими мыслями, видит многое, и перед глазами Рея, устремленными во тьму, развертывались пестрые картины его несчастий. Стояла такая непроглядная тьма, что он не мог различить ни цветов на земле, ни небесных цветов-звезд. Тем не менее Пепе казалось, что в этом беспросветном мраке толпы деревьев движутся перед его глазами: они то лениво отступали, то приближались, сплетаясь ветвями, словно волны темного призрачного моря. Страшные приливы и отливы, борьба скрытых стихийных сил волновали покой земли и неба.

Созерцая это странное отражение своей души в темноте ночи, математик сказал:

— Борьба будет ужасной. Посмотрим, кто выйдет победителем.

Ночные насекомые нашептывали ему таинственные слова. Вот что-то скрипнуло, вот донеслось какое-то цоканье, похожее на прищелкиванье языком, где-то послышался жалобный лепет, откуда-то донесся неясный переливчатый звук, напоминавший звон колокольчика отставшей от стада коровы. Вдруг раздалось странное отрывистое «тсс». Такой звук могли издать только человеческие губы. Пепе почувствовал, как вся кровь в нем вскипает при этом звуке, повторявшемся все громче и громче. Он огляделся по сторонам, взглянул на верхний этаж дома и в одном из окон увидел что-то белое, похожее на птицу, машущую крыльями. В воспаленном мозгу Пепе Рея мгновенно пронеслась мысль: феникс, голубь, белая цапля… Однако птица эта была не что иное, как платок.

Инженер выпрыгнул из окна в сад и, внимательно присмотревшись, увидел руку и лицо своей кузины. Ему казалось, что он различил, как она предостерегающе приложила палец к губам, принуждая его к молчанию. Но вот милая тень опустила руку и тут же скрылась. Пепе Рей вернулся в свою комнату и, бесшумно проскользнув в галерею, начал медленно пробираться по ней. Он слышал, как сильно билось его сердце, будто кто-то стучал топором в его груди. На мгновение он остановился… Со ступенек лестницы отчетливо донесся слабый стук. Раз, два, три… То был еле уловимый стук каблучков.

В полной темноте Пепе шагнул вперед и протянул руки. В его душе царили глубокая нежность и восторг. Но к чему скрывать — эти чувства сливались с другим, возникшим вдруг как адское наваждение: с жаждой мести. Стук каблучков слышался все ближе и ближе. Пепе Рей сделал несколько шагов навстречу, и руки, ощупывавшие пустоту, встретились с его руками и… застыли в крепком пожатии.

Галерея была длинная и широкая. С одного конца на нее выходила дверь комнаты, в которой жил инженер, посередине приходилась дверь столовой, а с другого конца была лестница и возле нее большая дверь со ступенчатым порогом, запертая на ключ. Там была часовня, в которой члены семьи Полентинос молились своим семейным святым. Иногда в этой часовне служили обедню.

Росарио, подведя брата к двери в часовню, опустилась на ступеньку.

— Здесь?.. — прошептал Пепе Рей.

По движению правой руки Росарио он угадал, что она крестится.

— Милая моя сестричка… Спасибо, что ты пришла, — говорил он, пылко прижимая ее к сердцу.

Холодные пальцы девушки коснулись его губ — она просила его молчать. Он порывисто поцеловал их.

— Тебе холодно, Росарио… Почему ты так дрожишь?

У Росарио зуб на зуб не попадал. Рей прижался к ней лицом и почувствовал, что она вся горит; он в тревоге прошептал:

— Твой лоб пылает. У тебя жар.

— Сильный жар.

— Ты в самом деле больна?

— Да…

— И все-таки вышла…

— Чтоб увидеть тебя.

Пепе, обняв девушку, пытался согреть ее, но это ему не удавалось.

— Погоди, — шепнул он. — Я схожу в комнату, принесу плед.

— Только свет потуши, Пепе.

Рей забыл погасить в своей комнате свет, который узкой полоской проникал через щель под дверью, слегка освещая галерею. Прошло мгновение, и он вернулся. Стало совсем темно. Держась за стены, он подошел к сестре и заботливо укутал ее с головы до ног.

— Вот теперь тебе будет хорошо, моя девочка!

— Мне очень хорошо!.. Я ведь с тобой.

— Со мной… навсегда, — восторженно отвечал молодой человек.

Вдруг она высвободилась из его объятий и встала.

— Что ты делаешь?

Он услышал лязг железа. Росарио вставила ключ в невидимую скважину и осторожно открыла дверь, на пороге которой они сидели. Из комнаты, темной, как гробница, доносился едва уловимый запах сырости, какой обычно бывает в помещениях, остававшихся долгое время закрытыми. Росарио взяла Пепе за руку и повела за собой. Послышался ее тихий голос:

— Входи.

Они прошли несколько шагов. Пепе казалось, что он идет за ангелом ночи в неведомые Елисейские поля. Росарио шла ощупью. И снова раздался ее нежный голос, она шепнула:

— Садись.

Они подошли к деревянной скамье и сели. Пепе Рей обнял девушку. В тот же миг он ударился головой обо что-то твердое.

— Что это?

— Ноги.

— Росарио, я не понимаю…

— Это ноги божественного Иисуса; мы сидим под распятием…

Слова Росарио, словно холодное копье, пронзили сердце Пепе Рея.

— Поцелуй их, — приказала девушка.

Математик поцеловал ледяные ноги святой статуи.

— Пепе, — спросила Росарио, пылко сжимая руку брата, — ты веришь в бога?

— Росарио! Что с тобой! Какие-то безумные мысли приходят тебе в голову!

— Отвечай!

Пепе Рей почувствовал влагу на своих руках.

— О чем ты плачешь? — спросил он, совершенно растерявшись. — Росарио, что ты говоришь? Ты убиваешь меня. Верю ли я в бога! Ты сомневаешься?

— Я-то нет, но все говорят, что ты безбожник.

— Ты низко пала бы в моих глазах, ореол чистоты, окружающий тебя, растаял бы, если бы ты поверила подобному вздору.

— Я слышала, как тебя называли безбожником. Я никак не могла узнать, правда это или нет, но только вся душа моя восставала против такой клеветы. Ты не можешь быть безбожником. Я чувствую всем моим существом, что ты такой же верующий, как и я.

— Как хорошо ты сказала! Зачем же ты спрашиваешь, верю ли я в бога?

— Я хотела узнать это от тебя самого, услышать это из твоих уст. Я так давно не слыхала твоего голоса!.. А сейчас — какое наслаждение слышать тебя, после долгого молчания слышать, как ты говоришь: «Я верю в бога».

— Росарио, ведь в бога верят даже преступники. Если есть безбожники, — я не сомневаюсь, что они существуют, — так это клеветники, интриганы, которыми кишит мир… Что касается меня, то мне нет дела до интриг и клеветы; если ты станешь выше их, не дашь проникнуть в свое сердце разладу, нашептываниям коварных врагов, нашему счастью ничто не помешает.