Стивен Спендер - Храм

— А пожарные потушат их пламенеющие языки водой из брандспойтов, — сказал Пол.

— Чудесно! Чудесно! А полицейские пускай применят свои револьверы — и перестреляют всех евреев. По крайней мере, весь мир узнает, что происходит.

— Будешь вождем евреев, Янос?

— Ни за что! Разве я не сказал? Я буду копать картошку в своем киббуце.

На миг он умолк, коснувшись пальцами скрипки, и взглянул в сторону эстрады, на крошечный оркестрик. Потом он повернулся, потому что им завладела очередная его блестящая мысль.

— Я еще кое о чем подумал, — сказал он. — Блестяще! Когда нацисты придут к власти, все евреи во всем мире — все, у кого папа с мамой евреи или бабушка с дедушкой — и здесь, в Германии, и во всех странах на земле, — будут носить Звезды Давида.

— Им придется в большой спешке изготовить довольно много звезд, — насмешливо произнес Эрнст, попытавшись его оборвать.

— Где же они возьмут столько Звезд Давида? — спросил Пол.

— Ох, сделать Звезду Давида проще простого — из кусочков проволоки, из ершиков для прочистки трубок, из пропитанной клеем веревки.

— Глаза его заблестели. Он продолжал: — Это будет выгодное занятие, международный еврейский промысел, доказывающий универсальность еврейского народа. Разве не евреями зовут всех ювелиров? Евреи-ювелиры будут мастерить Звезды Давида из золотой филиграни. Дамы из семейства Ротшильдов будут носить их diamante [34] Украшенные бриллиантами (фр.). , как броши иди кулоны.

Трубачка извлекла из своего инструмента страшный рев. С ослепительной прощальной улыбкой Янос взбежал на эстраду, поднял свою скрипку, прижал ее к подбородку, поднял голову и заиграл динамичную трель, вступительную фразу некой пьесы, как-то связанной с Мефистофелем.

— Ну, как тебе мой друг Янос? — спросил Эрнст.

— Потрясающе! Он и вправду уедет в Палестину?

— Ну, — Эрнст снисходительно улыбнулся, — в данный момент, по-моему, он в это верит. Но важнее всего то, что он серьезно изучает агрономию.

— А ты хочешь, чтобы он уехал в Палестину?

— Если окажется, что он действительно серьезно к этому относится — да, хочу. Как знать, быть может, и я к нему туда приеду. — Вид у него был загадочный.

— Ты хочешь сказать, что можешь бросить все, что здесь имеешь?

— Ну, наверное, не совсем все. У меня здесь много обязанностей. К тому же мои интересы Германией не ограничиваются. Отнюдь. — Казалось, многообразие его интересов доставляет ему удовольствие. — Возможно — отчасти из-за смерти мамы, — я переживаю такой период, когда я и сам не очень уверен в том, к какому народу принадлежу.

— Но разве твоя мама не настаивала всегда на том, что вся ваша семья — немцы?

Эрнст склонил голову набок, размышляя, прикидывая:

— Все зависит от того, что значит «быть немцем». Похоже, в разные исторические периоды в этом заключен разный смысл. Были времена, когда даже Гёте чувствовал себя в Германии иностранцем — чувствовал себя французом — и ненавидел немцев. Как и Гельдерлин, считавший себя афинянином пятого века до нашей эры. Как и Ницше. Как и Рильке, настаивавший на том, что он чех. Когда огромное большинство жителей Германии чувствует себя настоящими немцами, меньшинство может начать чувствовать себя в какой-то степени иностранцами.

— Гражданином какой страны ты себя в таком случае чувствуешь?

— Как тебе известно, я говорю на двух языках — даже на трех, если считать французский. Порой мне кажется, что в смысле языка я больше англичанин, нежели немец. Хотя, наверно, обладаю все-таки французской чувствительностью. Я nuance [35] Наделен нюансами (фр.). . В последнее время я, похоже, все чаще стал думать по-английски.

— А по-французски?

— Нет, не так часто, хотя иногда меня немного тянет на rive gauche [36] Левый берег (парижские кварталы на левом берегу Сены) (фр.). .

— А евреем ты себя когда-нибудь чувствуешь?

— Разве что иногда, хотя, наверно, в некоторой, небольшой степени — постоянно. По-моему, есть два способа быть евреем. Первый способ — это результат того, какие поступки совершают по отношению к тебе соседи-неевреи. Второй зависит от того различия, которое ты проводишь между собой и соседями-неевреями. Нынче в Германии соседи совершают по отношению к евреям множество поступков. А некоторые евреи начинают замечать между собой и соседями-неевреями гораздо более существенные различия.

Янос исполнял соло — истинно венгерское, истинно цыганское, истинно жалостное. Эрнст сказал:

— Глядя на Яноса, я начинаю думать, что есть и третий способ быть евреем — уехать в Палестину, в киббуц. Если он уедет, возможно, когда-нибудь уеду и я. Возможно, только возможно. Но ехать туда одному… нет, я предпочел бы Англию. Помимо всего прочего, я люблю Яноса еще и потому, что, по-моему, он бы понравился маме. Она очень гордилась своей литовской кровью и любила своих литовских родственников, особенно одного внучатого племянника, который был, пожалуй, похож на Яноса. Наверно, тебе это покажется невероятным, но порой, когда я с Яносом, я чувствую, как мама с улыбкой взирает на нас с небес, а однажды я даже услышал, как она прошептала мне: «Эрнст, почему бы тебе не усыновить Яноса? Тогда у меня был бы внук!»

4 декабря 1931 [37] Так в тексте. года.

Из Дневника Пола.

Вчера в семь часов вечера явился Лотар. Он объяснил, что после того, как я дал ему деньги на билет в Штутгарт, он сразу же направился на вокзал. Поезд отходил только в полночь. Тогда, поскольку было только девять часов, он лег на скамейку, в качестве подушки подложив под голову свернутый пиджак и кепку. Когда в одиннадцать тридцать вечера он проснулся, кепка, выдернутая у него из-под головы, валялась на полу, а билет и деньги исчезли. Теперь у него не стало ни работы, ни денег, ни билета. Не дам ли я ему денег на дорогу еще раз? Только на билет, сказал он. На вокзал он пойдет пешком и всю ночь ничего не будет есть. Он просит денег только на дорогу, повторил он, только на дорогу.

Я сказал, что я ему не верю, потому что на другой день после того, как я дал ему деньги на билет, я встречался с Эрнстом, и Эрнст сказал, что в тот самый вечер видел Лотара в «Трех звездах».

«Das ist eine Lüge, es ist nicht wahr» [38] Это ложь, это неправда (нем.). , — сказал Лотар.

«Что ты хочешь сказать? Это ложь?»

«В тот вечер я ни разу не видел герра доктора Штокмана в „Трех звездах“».

«Когда же ты его, в таком случае, видел?» Лотар что-то быстро подсчитал на пальцах. Потом он сказал:

«Накануне вечером».

«Он тоже дал тебе денег на железнодорожный билет?»

«Das ist auch eine Lüge» [39] Это тоже ложь (нем.). , — сказал Лотар. Потом он добавил: «В „Трех звездах“ все знают, что Эрнст Штокман никогда и никому ничего не дает».