Проспер Мериме - Хроника царствования Карла IX Новеллы

— Этот бедный старик, — сказала она, — ваш земляк; я ведь вижу по вашему выговору, что вы корсиканка, синьора. С ним на родине случилось несчастье: его дети умерли ужасной смертью. Простите меня, синьора, но говорят, что ваши земляки не очень милостивы к своим врагам. Этот человек остался один; он приехал оттуда в Пизу к своей дальней родственнице, владелице этой фермы. Бедняга с горя и печали немножко рехнулся… Это стесняло барыню, у нее бывает много гостей, она и отослала его сюда. Он очень смирен, никому не мешает, за целый день и трех слов не скажет. Тронулся! Доктор ездит каждую неделю и говорит, что он долго не протянет.

— Он безнадежен? — спросила Коломба. — В его положении это счастье.

— Поговорите с ним по-корсикански, синьора, он, может быть, немного подбодрится, если услышит родной язык.

— Посмотрим, — сказала Коломба с иронической улыбкой и подошла к старику так, что закрыла собою солнце. Бедный слабоумный поднял голову и стал пристально смотреть на Коломбу, которая тоже смотрела на него, все время улыбаясь. Мгновение спустя он провел рукой по лбу и закрыл глаза, как будто желая избегнуть ее взгляда. Потом он открыл их, но уже совсем широко; его губы дрожали; он хотел протянуть руку, но, завороженный Коломбой, остался прикованным к своему креслу, не будучи в состоянии ни говорить, ни двигаться. Наконец крупные слезы потекли по его щекам и из груди вырвались рыдания.

— В первый раз я вижу его таким, — сказала садовница. — Эта синьора — ваша землячка; она приехала повидаться с вами, — обратилась она к старику.

— Сжалься! — воскликнул он хриплым голосом. — Сжалься! Неужели тебе еще мало? Листок этот… что я сжег… Как ты сумела его прочесть? Но за что же обоих? Орландуччо… Ты ничего не могла о нем прочесть… Нужно было оставить мне одного… только одного… Орландуччо… Ты не прочла его имени.

— Мне нужны были оба, — тихо сказала Коломба по-корсикански. — Ветви обрезаны, и если бы ствол не сгнил, я вырвала бы и его… Не жалуйся — тебе недолго страдать! А я страдала два года!

Старик вскрикнул, и голова его упала на грудь. Коломба повернулась к нему спиной и медленно пошла к дому, невнятно напевая слова ballata: «Мне нужна рука, что стреляла, глаз, что целился, сердце, что думало…»

Пока садовница хлопотала, помогая старику, Коломба с разгоревшимся лицом и блестящими глазами села за стол напротив полковника.

— Что с вами? — спросил он. — Вы теперь такая же, как были в Пьетранере в тот день, когда в нас стреляли во время обеда.

— Я вспомнила Корсику. Но это все в прошлом. Я буду крестной, не правда ли? О, какие славные имена я ему дам: Гильфуччо-Томмазо-Орсо-Леоне.

В это время вошла садовница.

— Ну, что? — совершенно спокойно спросила Коломба. — Он умер или только в обмороке?

— Сейчас уже ничего, синьора, но странно, как ваш вид подействовал на него.

— И доктор сказал, что он недолго протянет?

— Месяца два.

— Потеря небольшая, — заметила Коломба.

— О ком вы говорите? — спросил полковник.

— Об одном слабоумном из нашего края, — равнодушно сказала Коломба, — он живет здесь. Я буду справляться о нем. Послушайте, полковник, оставьте же земляники брату с Лидией!

Когда Коломба вышла, чтобы сесть в коляску, фермерша несколько времени провожала ее взглядом.

— Посмотри на эту хорошенькую синьору, — сказала она своей дочери. — Я уверена, что у нее дурной глаз.

В церкви св. Роха отошла последняя обедня, и сторож совершал свой обход, запирая опустевшие часовни. Он уже собирался задвинуть решетку одного из этих аристократических святилищ, где некоторым богомолкам за особую плату разрешается молиться отдельно от прочих верующих, как вдруг заметил, что там стоит на коленях какая-то женщина, склонив голову на спинку стула и, по-видимому, погруженная в молитву. «Это госпожа де Пьен», — сказал он про себя, останавливаясь у входа в часовню. Г-жа де Пьен была сторожу хорошо известна. В те времена [461] В те времена… — Опасаясь скандала, Мериме в этой новелле несколько раз подчеркивает, что действие происходит в правление Карла X. Его царствование характеризуется усилением реакции и церковного гнета. для светской женщины, молодой, богатой, красивой, приносящей церкви благословенный хлеб, жертвующей покровы на престолы, раздающей щедрую милостыню через посредство своего священника, составляло известную заслугу быть благочестивой, если она не была замужем за правительственным чиновником, не состояла при супруге дофина [462] Супруга дофина — то есть жена наследника престола, герцога Ангулемского, старшего сына Карла X; она была известна как ревностная католичка. и ничего не могла выгадать от посещения церквей, кроме разве спасения души. Такова была г-жа де Пьен.

Сторожу хотелось обедать, ибо такие люди, как он, обедают в час, но он не посмел нарушить благочестивые размышления столь уважаемой в приходе св. Роха особы. Поэтому он удалился, стуча по плитам стоптанными башмаками, не без надежды на то, что, обойдя церковь, он найдет часовню пустой.

Он был уже по ту сторону хора, когда в храм вошла молодая женщина и стала расхаживать вдоль одного из боковых нефов, с любопытством озираясь по сторонам. Запрестольные образа, часовни, кропильницы — все эти предметы казались ей, по-видимому, такими же странными, как вам, сударыня, могли бы казаться странными михраб [463] Стр. 535. Михраб — особая ниша в мечети, обращенная на восток, куда во время молитвы должно быть обращено лицо каждого мусульманина. или надписи каирской мечети. Ей было лет двадцать пять, но к ней надо было внимательно присмотреться, чтобы не дать ей больше. Хоть и очень яркие, ее черные глаза ввалились и были окаймлены синевой, ее матово-белый цвет лица, ее бескровные губы говорили о страдании, а в то же время что-то дерзкое и веселое в ее взгляде шло вразрез с этой болезненной внешностью. В ее одежде вы бы заметили причудливую смесь небрежности и изысканности. Ее розовая шляпа, украшенная искусственными цветами, скорее подходила бы к легкому вечернему туалету. Изощренный глаз светской женщины сразу заметил бы, что ее длинная кашемировая шаль уже была в употреблении, прежде чем попасть к теперешней ее обладательнице. Из-под шали виднелось поношенное платье из дешевого ситца по франку за локоть. Наконец, только мужчина сумел бы оценить ее ножки в простых чулках и прюнелевых ботинках, по-видимому, давно уже страдающих от суровости мостовой. Вы помните, сударыня, что асфальт тогда еще не был изобретен.