Полное собрание сочинений. Том 53

18 Н. 96. Е. б. ж., то Москва.

22 Н. 96. Москва. 4-й день в Москве. Недоволен собой. Нет работы. Запутался в статье об искусстве и не подвинулся вперед, Вчера получил письмо. Она хочет разъехаться с Сер[ежей]. Нынче написал ей длинное письмо. Писал от сердца, что думаю, и кажется — правду. Нынче же сам снес в Петр[овско-Разумовское]. Горб[унов], Булан [же], Дунаев. Сам б[ыл] у Русанова. Очень хорошее впечатление. Читал Платона: эмбрионы идеализма. Вспомнил два сюжета, очень хороших.

1) Измена жены страстному, ревнивому мужу: его страдания, борьба и наслаждение прощения, и

2) Описание угнетения крепостных и потом точно такое же угнетение земельной собственностью, или, скорее, лишением ее.

Сейчас играл Голденв[ейзер]. Одна фантазия фуга: искусственность ученая, холодная и претенциозная, другая Bigarure Аренского: чувственно, искусствен[но], и третья баллада Chopin: болезненно, нервно. Ни то, ни др[угое], ни 3-е не может годиться народу.

Приставленный ко мне бес всё при мне и мучает меня.

23 Н. М. 96. Е. б. ж.

[25 ноября.] Нынче 25. Очень слаб. Желудок не работает. Пытаюсь писать об искусстве — не идет. Одно хорошо. Нашел себя — свое сердце. Было столкновение с С[оней] или скорее огорчение. И жалость, любовь к ней превысила всё, и стало хорошо. Письмо от Занини с предложением 31,500 фр[анков]. Тищенко хорошая повесть о бедности. Теперь 3-ий час, иду гулять.

Нынче 27 Н. М. 1896. Очень слаб, плох во всех отношениях. И сейчас только как будто проснулся. Думал:

1) Мы все в жизни работники, приставлены к делу спасения своей души — можно сравнить с блюдением огня, данного с неба и зажженного [123] Написано и осталось незачеркнутым: на в моем теле. Дело мое только в том, чтобы блюсти и разжигать в себе этот огонь (не тратить материала этого огня, как я это делал последнее время, не на горение), не думая о том, что и как загорается от этого огня. Не трудное дело молотить в несколько цепов, а чтобы ладить, не спутаться (и не то что молотить, а не мешать другим), надо только помнить о себе, о своем размере — когда ударять. А только задумался о других, поглядел на них и спутался. То же и в жизни. Только помнить о себе, о своем деле — дело это одно: любить, увеличивать в себе любовь, не думать о других, о последствиях своего труда, и дело жизни идет плодотворно и радостно. Только подумал о том, что ты производишь, о последствиях своего труда, начал соображать его с этими последствиями, и дело путается и останавливается, и сознание тщеты жизни. Хозяин жизни дал нам такую работу каждому отдельно, что совершение этой работы есть самое плодотворное дело. И Он сам употребит, направит эту работу, даст ей место и значение. А как только я хочу найти и определить ей место и сообразно с этим видоизменять ее, так я путаюсь, вижу тщету работы и отчаиваюсь. Мое дело делать, а уж Он знает, на что это нужно, и употребит. Человек ходит — Бог водит. А дело одно: увеличивать в себе любовь. —

Я — это самодвижущаяся пила или лопата живая, жизнь ее состоит в том, чтобы держать свое лезвие чистым и острым. А работать уже оно будет и работа будет нужна. Острым держать и всё острить и острить. Это — всё делать себя добрее и добрее.

2) Еще раз писал Мане о том, что она напрасно думает, что можно отказаться от подвига жизни. Жизнь есть подвиг. А главное то, что то самое, что огорчает нас и кажется нам, что мешает нам исполнить наше дело жизни, и есть наше дело жизни. Есть обстоятельство, условие жизни, к[оторое] мучает тебя: бедность, болезнь, неверность супруга, клевета, унижение. Стоит тебе только пожалеть себя, и ты несчастнейший из несчастнейших. И стоит только понять, что это то самое дело жизни, к[оторое] ты призван делать: жить в бедности, в болезни, простить неверность, клевету, унижение и вместо уныния и боли — энергия и радость.

3) Искусство, становясь всё более и более исключительным, удовлетворяя всё меньшему и меньшему кружку людей, становясь всё более и более эгоистичным, дошло до безумия — так как сумашествие есть только дошедший до последней степени эгоизм. Искусство дошло до крайней степе[ни] эгоизма и сошло с ума.

Очень мне было дурно, уныло эти дни. Отец, помоги мне жить тобою — не отходить от твоей воли.

28 Н. 96. Москва. Е. б. ж.

Нынче 2 Декабря 96. Москва.

Пять дней прошло и очень мучительных. Всё то же. Вчера ходил ночью гулять, говорили. Я понял свою вину. Надеюсь, что и она поняла меня. Мое чувство: я узнал на себе страшную, гнойную рану. Мне обещали залечить ее и завязали. Рана так отвратительна мне, так тяжело мне думать, что она есть, что я постарался забыть про нее, убедить себя, что ее не было. Но прошло некот[орое] время — рану развязали, и она, хотя и заживает, все-таки есть. И это мучительно мне было больно, и я стал упрекать, и несправедливо, врача. — Вот мое положение.

Главное — приставленный ко мне бес. Ах, эта роскошь, это богатство, это отсутствие заботы о жизни матерьяльной, как переудобренная почва. Если только на ней не выращивают, выпалывая, вычищая всё кругом, хорошие растения, она зарастет страшной гадостью и станет ужасна. А трудно — стар и почти не могу. Вчера ходил, думал, страдал и молился, и, кажется, не напрасно. Был вчера у кн[яжны] Елены Серг[еевны]. Очень б[ыло] приятно. — Всё не могу работать. Сейчас попробую. В книге ничего не записано. Писал письма: Кони, Кудрявц[евой]. Вчера были фабричные и новый, Медоусов, кажется.

12 Дек. 96.

Много перестрадал в эти дни и, кажется, подвинулся вперед к спокойствию и добру — к Богу. Много читаю об искусстве. Уясняется. Даже и не сажусь писать. Маша уехала. Приехали Чертковы. Нынче написал послесловие к воззванию.

15 Декабря 96. М. Сейчас 2 ч. утра. Ничего не делал. Болел желудок. Я спокоен: нет охоты писать. Странная потребность тревоги у С[они]. Сейчас была у меня с вопросом, не пойти ли проведать П[елагею] В[асильевну]. Странно.

Кое-что записано; не выписываю всего. Одно очень поразило меня: это мое ясное сознание тяжести, стеснения от своей личности, от того, что я — я. Это мне радостно, п[отому] ч[то] это значит, что я сознал, признал хоть отчасти собою того не личного я.

16 Д. 96. М. Е. б. ж.

Нынче 19 или 20 Д. 20 Д. 96. М. Прошло 5 дней, и чувство это — стеснения, тяжести своего тела и потом — сознания существования того, что не тело, страшно усилилось. Хочется скинуть эту тяжесть, освободиться от этих пут и вместе с тем чувствуешь их. Тело — надоело. — Всё это время ничего не работаю и испытываю тяжелую тоску. Борюсь с ней тем, что ищу в своей жизни задачи вне этой жизни. Такая есть одна: приближение к совершенству Бога — к любви. Вчера так ясно было, что жизнь здесь есть не что иное, как проявление здесь в этих формах наибольшего, божеского совершенства. Жить до века и до вечера — это по времени. Жить для [124] Зачеркнуто: духовной всемирной жизни и для этой — это по пространству. —