Полное собрание сочинений. Том 43

Паскаль.

Созревание души дороже, чем блеск и избыток сил, и вечное в нас должно воспользоваться тем разрушением, которое производит в нас время.

Амиель.

Рост физический — это только приготовление запасов для роста духовного, который начинается при увядании тела.

Если смерть страшна, то причина этого не в ней, а в нас. Чем лучше человек, тем меньше он боится смерти.

Для святого нет смерти.

Ты боишься смерти, но подумай о том, чтò бы было с тобою, если бы ты должен был вечно жить таким, каков ты есть.

Если жизнь есть сон, а смерть — пробуждение, то тогда то, что я вижу себя отдельным от всего существом, есть сновидение.

Жизнь не имеет ничего общего со смертью. Поэтому-то, вероятно, всегда и возрождается в нас неосмысленная надежда, затемняющая разум и заставляющая сомневаться в верности нашего знания о неизбежности смерти. Телесная жизнь стремится упорствовать в бытии. Она повторяет, как попугай в басне, даже в минуту, когда его душат: «Это, это ничего».

Амиель.

В последние, предсмертные минуты духовное начало оставляет тело и, оставляя его, соединяется ли с безвременным, внепространственным началом всего или переходит в другую, опять ограниченную форму, мы не знаем; знаем только то, что тело оставляется тем, чтò живило его, и становится только предметом наблюдения.

Мы беззаботно стремимся в пропасть, держа перед собою заслон, чтобы не видать ее.

Паскаль.

Человек, как животное, противится смерти, но благодаря разуму он всегда может заменить это противление не только покорностью, но и согласием.

Для умирающего человека раскрывается что-то в минуту смерти. «Ах, так вот чтò», говорит все выражение умирающего. Мы же, остающиеся, не можем видеть того, чтò раскрылось ему. Для нас раскроется после, в свое время.

Мысль о близости смерти распределяет все наши поступки по степени их истинной важности для нашей жизни. Приговоренный к немедленной казни не станет заботиться об увеличении, сохранении своего состояния, ни об установлении о себе доброй славы, ни о торжестве своего народа перед другими, ни об открытии новой планеты и т. п., но за минуту перед казнью постарается утешить огорченного, поднимет упавшего старика, перевяжет рану, починит игрушку ребенку.

Смерть — это освобождение от односторонности личности. От этого-то, повидимому, и зависит выражение мира и успокоения на лице у большинства покойников. Покойна и легка обыкновенно смерть каждого доброго человека; но умереть с готовностью, охотно, радостно умереть — вот преимущество отрекшегося от себя, того, кто отказывается от воли к жизни, отрицает ее. Ибо лишь такой человек хочет умереть действительно, а не повидимому и, следовательно, не нуждается и не требует дальнейшего существования своей личности.

Шопенгауер.

Есть ли будущая жизнь? Будущая — не знаю. Знаю то, что есть Бог, то духовное начало, по воле которого я вступил в эту временную жизнь и живу в ней. Кончится эта временная жизнь по воле Его же. Стало-быть, я буду опять в Его воле. Так что: из Тебя изошел и к Тебе иду; или, скорее: я всегда был в Тебе и остаюсь в Тебе. В этом ответ, когда близость смерти тревожит. А иногда — и именно, когда не думаешь и отдаешься, так легко и просто.

Вся жизнь человеческая есть ряд незаметных ему, но подлежащих наблюдению, изменений. Но начало этих изменений, совершавшихся в первом детстве, и конец их — в смерти, недоступны человеку.

Смерть есть изменение той формы, с которой соединен наш дух. Не надо смешивать форму с тем, чтò соединено с ней.

Когда мы рождаемся, наши души кладутся в гроб нашего тела. Гроб этот — наше тело — постепенно разрушается, и душа наша все больше и больше освобождается. Когда же тело умирает, душа совсем освобождается.

По Гераклиту.

Чтò бы ни постигло тебя, ты не можешь быть несчастлив, сознавая свое единство с Богом.

Говорят: любить людей, неприятных нам, — зачем? А затем, что в этом радость. Испытай это, и ты узнаешь, правда ли это.

Одни люди ищут блага во власти, другие — в любознательности, в науках, третьи — в наслаждениях. Эти три рода вожделений образовали три различных школы, и все философы следовали какой-либо из трех. Те же, которые более других приблизились к истинной философии, поняли, что всеобщее благо — предмет стремления всех людей — не должно заключаться ни в одной из частных вещей, которыми могут владеть только одни и которые, будучи разделены, скорее огорчают их обладателя отсутствием недостающей части, чем доставляют наслаждение той частью, которая ему принадлежит. Они поняли, что истинное благо должно быть таково, чтобы им могли обладать все сразу, без убыли его и без зависти, и чтобы никто не мог потерять его помимо своей воли. И благо это есть: благо это в любви.

Паскаль.

Мы ищем похвалы, одобрения. А отплаты за то хорошее, чтò мы делаем, нам не может быть никакой, потому что нам в жизни нашей дано такое великое благо — жизнь, что с самым большим усердием мы никогда не отработаем за него.

Если люди делают зло, они делают зло самим себе; тебе же они не могут сделать зла. Ты рожден не для того, чтобы творить зло и грешить вместе с людьми, но для того, чтобы помогать им в добрых делах и в этом находить свое благо.

Знай и помни, что если человек несчастен, то он сам в этом виноват, потому что Бог создал всех людей для их счастья, а не для того, чтобы они были несчастны.

Из всего того, чтò Бог предоставляет нам в этой жизни, Он одну часть отдал в наше полное распоряжение: она составляет как бы нашу собственность; другая же часть находится вне нашей власти, не принадлежит нам: все, чтò другие могут отнять у нас, не принадлежит нам, а все то, чему никто и ничто не может помешать и повредить, составляет нашу собственность. И Бог по Своей благости дал нам в нашу собственность как раз то, чтò и есть настоящее благо. Бог не враг нам; Он поступил с нами, как добрый отец: Он не дал нам только того, чтò не может дать нам блага.

Эпиктет.

Жизнь моя — не моя, и потому и целью ее не может быть только мое благо: целью ее может быть только то, чего хочет Тот, Кто послал меня в жизнь. Хочет же Он любви всех ко всем, того самого, в чем и общее и мое отдельное благо.

Если мы несчастливы, то это значит только то, что мы делаем не то, чтò должно, или не делаем того, чтò должно. Так что не только благо есть последствие исполнения долга, но наш долг в том, чтобы мы испытывали благо.