Лев Николаевич Толстой. Полное собрание сочинений. Том 42

Пшиздецкие жили своими семейными, домашними интересами, старик открыл новое лечение и испытывал его. Мать с трудом вела большое хозяйство. Дочери шили в пяльцах, играли на арфе, переписывались с другинями и скучали. Сначала думали на зиму ехать в Варшаву, но в Варшаве шла революция.

Вся семья Пшиздецких с волнением следила за революцией. Старик ругал русское правительство, но не ожидал ничего хорошего. Мать молилась за Польшу и борящегося 122 122 Написано: борящихся Давида с Голиафом. Эрнестина 123 123 Зачеркнуто: более всех была почти равнодушна. Ее увядающая, никому не нужная красота поглощала почти все ее чувства и мысли. Альбина горела патриотическим огнем и решила бежать в мужском платье и пристать к патриотам. Мать застала ее перед зеркалом в мужском платье. Сказала отцу. Отец стал выговаривать ей. Она наговорила ему грубостей. Отец велел запереть ее. 124 124 Зач.: Когда ее вы В заточении она так жалостно плакала, что мать пришла утешать ее. Она целовала мать в лицо, руки и говорила, что она не может, не может. Но обещала не убегать из дома и примирила с собой отца, который не мог не улыбаться и не просиявать, когда она ласкалась к нему.

Революция была задавлена, сотни тысяч людей были расстреляны, забиты палками, сосланы. В числе пострадавших, хотя и не самых главных, был и Мигурский. Его приговорили к отдаче в линейные батальоны и сослали в Уральск. Перед отправлением своим в Уральск, он написал трогательное письмо Пшиздецким, вспоминая свои отношения к ним, в особенности свой последний приезд к ним. Он говорил, что это было самое счастливое время его жизни, воспоминание о котором утешало его во время заключения в крепости и суда. Писал, что он не раскаивается в том, что участвовал в святом деле освобождения отчизны и что готов страдать за нее. Писал еще нечто, как бы намекающее на что-то, что какие бы ни были его планы и мечты в тот последний его приезд, который останется вечно самой светлойточкой во всей его жизни, он теперь и не может и не хочет говорить про них. В конце письма, посылая приветствия всем, он как-то, с тем же игривым тоном, с которым он обращался с Альбиной во время своего приезда, обращался в письме, спрашивая ее, так ли же она быстро бегает, перегоняя борзых, и так ли быстро переходит от самого сильного возбуждения к самому спокойному сну. Он желал здоровья отцу, успеха в хозяйственных делах матери, 125 125 Зачеркнуто: счастлив[ого] бр[ака] достойного мужа Эрнестине и продолжения той же жизнерадостности Альбине. Пожелания Иосифа не исполнились. Старик уже очень болел и вскоре после революции помер. Мать усердно занималась детьми, но в женских руках всё шло плохо. Эрнестина вышла замуж за богатого соседа. Но никто менее Альбины не исполнил пожелания Иосифа. Жизнерадостность ее, уже и прежде начинавшая заменяться серьезностью, теперь перешла в самую сосредоточенную задумчивость. Задумчивость эта разрешилась тем, что в 1832 году, когда Альбине минуло 17 лет, она объявила матери, что она переписывалась с Иосифом Пшиздецким, 126 126 Описка вместо: Мигурским, любит его и он любит ее и она решилась ехать к нему и выдти за него замуж.

Мать ужасалась, отчаивалась, плакала, но под конец должна была согласиться и, снарядив дочь с верной горничной, отправила ее в Уральск.

Мигурский исполнял солдатскую службу, но по особенному счастью полковой командир был человек, если сам не образованный, то ценящий образование, уважающий его. Он делал послабления Мигурскому, и ему было не так тяжело, как могло бы быть. Он жил не в казармах, а на своей отдельной квартире. По вечерам к нему приходили дети полковника учиться по-французски. Зимним ноябрьским вечером в трескучий мороз, стрелявший в бревнах, Мигурский сидел за столом при одной сальной свече, диктуя двум старательным полковничьим мальчикам, когда у подъезда домика заскрипели по морозу сани и остановились. Дети остановились писать, но усердный учитель продолжал диктовать. «La maison написали? du prisonnier 127 127 [дом... пленника] ... Дверь с чмоком отлепилась, и вошла хозяйка, казачка толстая, подтыканная, с засученными белыми рукавами.

— Какая-то барынька приехала: тут, говорит, Иосиф Станиславович?

— Какая барыня! — сказал Иосиф, и кровь прилила ему к сердцу. «Не может быть, — подумал он. — Неужели?».

Он бросил книгу и выбежал в сени. Приезжая уже вошла в горницу хозяйки. Когда он отворил дверь, она обернулась кнему. Из-под капора с заиндевевшими ресницами сияли из румяного лица те же жизнерадостные блестящие милые глаза, с которыми, он думал, что навсегда простился. — «Альбина?» — «Жозя!» Он не смел и не думал целовать ее; но она обхватила руками его шею, прильнула к его лицу своим холодным лицом и заплакала и засмеялась.

Узнав, в чем дело, полковник посоветовал Мигурскому жениться и устроил всё дело.

Жизнь молодых, если бы не 128 128 Зачеркнуто: ложное подневольное положение солдата, возможность унижения, а главное, разлука с несчастной родиной, была бы не несчастна. Были знакомые поляки, были знакомые и русские дамы, жены служащих. Все полюбили Альбину. Были деньги, так что не было лишений. Главное же то, что оба всю силу своей любви направляли друг на друга. Были минутные вспышки раздражения — Альбина была вспыльчива, но эти маленькие ссоры только усиливали любовь. Они испытывали среди чужих людей чувство двух заблудившихся зимою, замерзающих и отогревающих друг друга.

Через 9 месяцев Альбина родила первого ребенка мальчика. Ксендз окрестил его Станиславом в честь отца Мигурского, через 1½ года родилась еще дочь.

Прошло 5 лет. 129 129 Зач.: тяжелого изгнания Жизнь была сравнительно с другими страдальцами поляками хорошая, но изгнание и тяжелое положение солдата всё больше и больше давало себя чувствовать. Все попытки ходатайствовать о прощении, хотя бы об улучшении положения, о производстве в офицеры не достигали цели. Николай Павлович делал смотры, парады, ученья, 130 130 Зач.: ска[кал] ходил по маскарадам, заигрывал с масками, скакал без надобности по России из Чугуева в Новороссийск, Петербург и Москву, пугая народ и загоняя лошадь, и когда смельчаки решались докладывать, прося смягчения участи ссыльных декабристов или поляков, страдавших из-за той самой любви к отечеству, которую восхваляли прислужники Николая, выпячивая грудь, останавливал на чем попало свои оловянные бессмысленные глаза и говорил: «Пускай служит. Рано». Как будто он знал, когда будет не рано, а время.

Мигурские были, как и все люди, и несчастливы и счастливы. Несчастливы своим изгнанием, одиночеством, и счастливы своей семейной жизнью, друг другом и прелестными двумя детьми. Мальчик был повторение матери: та же резвость, та же грация, та же непосредственность. Но вдруг на семейную жизнь их пало страшное для матери несчастье. Заболела девочка, через два дня заболел мальчик: горел три дня и, несмотря на помощь врачей,умер. Через два дня после него умерла и Стася. Как сильно чувствовала Альбина радость и счастье, так же сильно чувствовала она и горе. Но как во всем в жизни она, сильно чувствуя, не имела нужды притворяться, преувеличивать свои чувства и разжигать их, так и в горе она не делала того, что делает большинство людей, не преувеличивала своего горя, не разжигала его, никому не говорила про него, просила перестать говорить, когда ее начинали утешать, и, похоронив детей, не ходила на их могилу. Но она сделалась задумчива и мало говорила, и всю энергию положила на мужа, на облегчение жизни. Детей больше не было.