Полное собрание сочинений. Том 35

Нужным он считал для себя и для России не университеты, не журналы, не статьи, не науки, не ученых и поэтов, и не просвещение, а дисциплину. И сообразно с этим он требовал только одного: чтобы все безропотно покорялись ему. Больше ничего по его мнению для счастия всех: не только русских, но и немцев, французов, турок и др. ничего не было нужно. Он всё устроит. И потому людей, как Блудов и другие сторонники и защитники просвещения, которые пользовались всеми выгодами власти, возможной только при отсутствии просвещения, а между тем защищали просвещение, он глубоко презирал и никогда не соглашался на их представления, имеющие в виду устранение препятствий к просвещению. Так теперь он не 2458 2458 Зачеркнуто: исполнил согласился на ходатайство Блудова об освобождении старика цензора от гауптвахты, а цензурному комитету 2459 2459 Зач.: сделал строгий выговор <���велел сделать строгий выговор.>

И, поехав в свое место, не одобряя в душе мероприятий Николая, с последовательностью, точностью исполнил все жестокие и несправедливые меры, предписанные Николаем, стоившие не только спокойствия и блага людей, но их жизней, стоившие не только блага и жизней людей, но развращающие людей, ожесточающие их сердца, уничтожающие самые лучшие человеческие свойства.

Продиктовал Лев Николаевич. 2460 2460 Подлинник — весь рукою С. А. Толстой.

История Хаджи-Мурада такая:

Это был храбрый авариец, который одно время служил русскому правительству. Генералу Клюгенау, стоявшему с русскими войсками в Аварии, было донесено, что Хаджи-Мурад изменяет русскому правительству: Клюгенау велел арестовать и заковать Хаджи-Мурада и привезти его к себе. Но на пути Хаджи-Мурад спрыгнул с высокой скалы, увлекши за собой ведшего его солдата, который убился на смерть; сам же он остался жив, но разбился и сломал ногу. Излечившись, он передался Шамилю и стал служить ему. Был один из самых смелых и храбрых наибов, делал блестящие набеги на русские владения; но, поссорившись с Шамилем, в 1851 году передался русским. Из города Нухи, где ему было назначено жить и где он очень тосковал по своей семье, оставшейся у Шамиля, он бежал в горы и был настигнут казаками, отчаянно защищался с своими мюридами и был убит.

Так как он внушал большой страх кавказским жителям, голову его возили и показывали в разных местах Кавказа.

Событие это случилось во время пребывания Льва Николаевича на Кавказе.

Писано гр. Софией Андреевной Толстой под диктовку Льва Николаевича 28 января 1905 года.

ПЕРВАЯ СТРАНИЦА ЧЕРНОВОЙ РУКОПИСИ ТОЛСТОГО „О ШЕКСПИРЕ И О ДРАМЕ“

Печатая прекрасное основательное исследование г-на Э. Кросби об отношении Шекспира к рабочему народу, я считаю не лишним высказать и мое отношение к произведениям Шекспира, совершенно противуположное тому, которое установилось к нему всей европейской интеллигенцией, и подтверждаемое статьею Кросби. <���Верно или нет это мое мнение, мне бы не хотелось умереть, не высказав его.> Мне думается, что это высказанное мое мнение о произведениях Шекспира не исключительно мое, а что многие и многие люди в наше время разделяют мое мнение, но не решаются высказать его.

Мнение это мое о Шекспире состоит в том, что произведения Шекспира не только не суть произведения величайшего гения и верх драматического совершенства, как это признается всеми, но представляют из себя ничтожные и большей частью безнравственные, грубо лубочные произведения, напыщенные, фальшивые и дурного вкуса и невыносимо скучные для нашего времени, которые свежему человеку невозможно смотреть и читать в наше время без отвращения и скуки. Так что то, что среди огромного количества этих произведений встречается десяток мест, не лишенных смысла, остроумия и правды, доказывает только то, что трудно наполнить несколько томов, не сказав чего-нибудь путного, но никак не выкупает всей той массы ничтожного, пустого, безнравственного, неудачного и фальшивого, которой наполнены эти сочинения. Я знаю, что драмы Шекспира ученейшими людьми считаются верхом совершенства, но знаю и то, что мое мнение это не есть последствие случайного настроения или легкомысленного отношения к предмету, а есть результат многократных в продолжение 50 лет упорных усилий постигновения красоты Шекспира и согласования своего взгляда с установившимся взглядом на Шекспира всех образованных людей христианского мира.

Я с молоду был очень впечатлителен к поэзии вообще. Драмы все Шиллера, некоторые Гёте, драмы Лессинга, комедии Мольера, Бомарше и трогали и восхищали меня. Я понимал и Расина и в особенности Корнеля и Вольтера даже. Приподнятость этих драм оставляла меня холодным, но я не мог не любоваться изяществом языка и значительностью положений. Я понимал и древних трагиков, и Софокла и Эврипида (Аристофана я никогда не мог ценить). Как ни далеки они были от меня, я не мог не интересоваться ими, чувствуя, что то, чтò они изображали, было дело серьезное. Современная русская драма, Гоголь, в особенности Островский в его первых вещах до Грозы, глубоко волновали и трогали меня. И потому мне казалось, что, читая, я должен был получить большое эстетическое наслаждение от драм Шекспира. Но к удивлению моему при первом же чтении драм его, считающихся лучшими вещами: Короля Лира, Ромео и Юлии, Гамлета, Макбета, я испытал отвращение, скуку и тяжелое недоумение о том, ошибаюсь ли я или неверно установившееся о Шекспире мнение. Я не верил себе и читал в продолжение 20 лет еще и еще во всех возможных видах: и по русски, и по английски, и по немецки в переводе Шлегеля, как мне советовали, читал и комедии и хроники и безошибочно испытывал всё то же отвращение, скуку и недоумение. — Сейчас, перед писанием этого предисловия, 75-летним стариком, желая еще раз проверить себя, я вновь перечел: Гамлета, Лира, Отелло и Генриха VI и испытал опять то же отвращение и ту же скуку, но уже не недоумение, а твердое, несомненное убеждение в том, что слава Шекспира выдумана, что его драмы очень плохие произведения и что эта ложная слава перемучила много народа, извратила эстетическое чувство масс и породила кучу безобразных подражаний, еще более извращающих вкус публики. Я не могу представить подробную критику произведений Шекспира, да если бы я и сделал это, я никого бы не убедил, я могу одно: рассказать впечатление, производимое на меня драмами Шекспира. Думаю, что многие узнают в этих впечатлениях и свои впечатления.