Алан Милн - Влюбленные в Лондоне. Хлоя Марр (сборник)

– Нет, мистер Раш, у дяди Джима престранные идеи. Мы с тетей все время говорим, что надо завести, а он твердит, мол, это отговорка, чтобы сплетничать и не утруждать себя пешими прогулками. Конечно, у меня есть подруга по соседству…

– Ладно. Тогда завтра во время ленча вы позвоните из редакции, потом мы вместе заглянем в больницу и узнаем, как он, но к нему самому не пойдем. И вы пойдете ко мне домой, я живу в двух шагах от больницы, и мы оставим им мой номер телефона, вы поможете мне с книгой, мы закажем обед и будем работать над книгой, и вот пожалуйста, мы под рукой и на связи, и новости узнаем сразу, а вы поспеете на последний поезд домой. Устраивает?

Глаза у Сильви сделались как блюдца, потом из них покатились слезы.

– Это не потому, что я несчастна, – сказала она. – А потому, что вы так добры ко мне.

– Но суть в том, что вам теперь лучше?

Она кивнула:

– Даже сказать не могу насколько! Чудесно!

– Тогда почему бы мне, черт побери, не выпить чашку чая?

Впервые за тот день в «Проссерсе» зазвучал счастливый смех Сильви.

Но обернулось совсем не «как пойти постричься».

В больнице были очень милы, очень добры. Барнаби едва-едва удалось заставить их понять, что важнее всего тут Сильви, а вовсе не какой-то неведомый мистер Гумберсон из Лидса. Забавно, думал он, как в больницах всегда делают упор на ближайших родственниках. «Не будет ли мистер Альфред Пибоди, о котором в последний раз слышали в Дьюсбери, так добр приехать в больницу Святого Георгия, его брат серьезно болен?» Если он не виделся с братом и не писал ему шестнадцать лет, какое ему дело, при смерти его брат или нет? Или просто дело в том, что в больнице не хотят оказаться с телом на руках и ищут кого-то, кому можно было бы сказать «Оно ваше…», если что-то пойдет не так.

«Если что-то пойдет не так…» «Если что-то случится…» Немыслимо произнести «если он умрет».

Что-то уже «пошло не так», что-то стало принимать «весьма серьезный оборот»… «О нет-нет, ни в коем случае, у него отменное здоровье, есть все основания надеяться… если больше ничего дурного не случится… если все остальное пойдет как надо. Возможно, мисс Сильвер лучше быть под рукой… Это было бы прекрасно… Да, я записала ваш телефон».

Повернув голову, он мог видеть через правое плечо Сильви, с закрытыми глазами лежавшую на его софе. Было половина двенадцатого, и, начиная с семи, она выстукивала свои страхи на пишущей машинке – с одним коротким перерывом на ужин.

– Не могу есть, мистер Раш, правда не могу, меня тошнить будет.

– Устрицы когда-нибудь пробовали?

– Сомневаюсь, что сумею хоть что-то проглотить.

– Это не еда, а лекарство. Перевариваются в два счета, и даже жевать не надо. Просто открываете рот, а они сами проскальзывают. Все преимущества обеда, и никаких усилий. Выжимаете на каждую лимон, насаживаете на вилку, глотаете – и так двенадцать раз. Черный хлеб с маслом по вкусу. Жидкое лекарство прямо на месте. Очень полезно.

– О, мистер Раш! Неужели это шампанское? Кажется, я никогда…

– Игристая микстура от кашля. Попробуйте.

А после – снова выстукивание. И Сильви думала, что все будет хорошо, если следующее слово начнется на букву из первой половины алфавита, и Сильви думала: «Ну конечно, все будет хорошо, потому что это Гумби», и Сильви молилась: «О Боже, пусть все будет хорошо!»

Барнаби смотрел на склонившуюся над работой напряженную спину. В любой момент может зазвонить телефон… О Боже, пусть все будет хорошо. Не так много на свете счастья, чтобы можно было вот так его убивать. Не так много на свете людей, которых любят так, как Гумби, чтобы можно было сказать: «Эта любовь тратится попусту, зачем она нам?» «Будь это Барнаби Раш, тогда понятно, никто бы и не заметил», – сказали бы все, а Хлоя воскликнула бы: «О!» – и за ужином в тот вечер была бы чуточку менее веселой, заказала бы красивые цветы и написала бы на карточке «Со всей любовью, дорогой». Но «Моего Гумби» нельзя убивать. Это все равно что убить двух человек разом – и к тому же очень и очень подло.

Если бы он умер, как бы отнеслась к этому Хлоя? А как бы он отнесся, если бы Хлоя умерла? Как твердил Теннисон, воспоминания об ушедшем – венец печалей, но много ли истинного счастья, когда ты влюблен, а тебя не любят? Из их дружбы, если это можно назвать дружбой, она извлекла счастья больше, чем он. Она брала из их отношений что хотела. «Я так больше не могу, – думал он. – Если она не выйдет за меня, надо расстаться. Какое-то время будет сущий ад, а потом боль пройдет, я увижу новый мир, возможно, мир интересный, захватывающий… О чем я буду думать, если не стану больше думать о Хлое? О чем я думал раньше?»

Зазвонил телефон.

Разом проснувшись, Сильви перепуганно вскочила.

– Все в порядке, дорогая, – сказал Барнаби, снимая трубку. – Все будет в порядке.

– Привет, золото.

– О, привет! – Он повернулся, покачал головой и замахал на Сильви. – Как дела, дорогая?

– Ты с кем разговариваешь, голубчик?

– То есть?

– С красавицей блондинкой, которая раскинулась на софе, или с дурнушкой средних лет в полумиле от тебя?

– Что случилось? Ты научилась видеть на расстоянии?

– Дорогой, кажется, ты мне изменяешь. Только не говори, что это жена завредакцией, я этого не вынесу.

– Ты городишь вздор и сама это понимаешь. – Прозвучало далеко не в шутку, но он просто ничего не мог с собой поделать.

Он чувствовал, что Сильви у него за спиной хочется закричать: «Да хватит, Бога ради! Могут позвонить из больницы, чтобы сказать, что все хорошо, что… О Боже, сказать, что я нужна там!» Если бы Сильви тут не было, он мог бы объяснить, но не мог же он при ней сказать: «Поговорим потом, человек умирает».

– Ладно, дорогой. Если это вздор, то можешь повести меня ужинать. Умираю с голоду. Все подробности при встрече.

Он знал, что не может, он ни секунды в этом не сомневался. Но странно было обнаружить, что он об этом нисколько не жалеет. Сожаления, наверное, придут потом. Сейчас все его мысли были о Сильви.

Но как заставить Хлою понять?

– Мне очень жаль, дорогая. Моему другу делают операцию, и мы ждем новостей. Если можно, я позвоню завтра. Сейчас надо положить трубку, в любой момент могут позвонить из больницы.

– О… Понимаю. Извини. Надеюсь, все будет хорошо. Доброй ночи, дорогой.

Голос у нее был подавленный. И с прохладцей – самую малость. Но кто не испытал бы раздражения, раздражения на себя саму, что так весело объявился посреди трагедии? Возможно, если бы он объяснил поделикатнее, если бы… Да какое это имеет значение? У Хлои есть все. В одно ужасное мгновение Сильви может все потерять.

– Простите, Сильви.

– Все в порядке, мистер Раш, я нечаянно подслушала. Надеюсь, вы не в большой обиде? Я, конечно, ужасно мешаю.