Джон Пристли - Затерянный остров

— Нам тоже интересно, — сообщил ему Уильям. — Мы узнали, что вас нигде нет, и отправились на поиски.

— Миссис Джексон и миссис Пуллен нужно домой, — добавил коммандер.

— Тогда прошу прощения за задержку. Давайте выезжать, а я вам все изложу потом, на досуге.

Рассказывать он начал, когда компания, добравшись до гостиницы, села ждать машину.

— В общем, за обедом я малость не рассчитал свои силы, да еще вино и ликер, да жара в придачу — вот меня и разморило. Я решил прогуляться, растрястись слегка, потому что давать храпака сразу после сытного обеда для моего здоровья вредно. И я подумал — когда майор закончил свою речугу обо всем и ни о чем, — посижу-ка я у ручья, в прохладе. Двинулся по этой вот тропинке — потихоньку, полегоньку, голова-то чугунная, в сон клонит, — шел я шел, и вдруг передо мной откуда ни возьмись какой-то тип престранной наружности. Длинная шевелюра, борода почти до пупа, а одежды кот наплакал. Не местный, не таитянин. Такой же как мы, белый — точнее, был когда-то белый, теперь-то он красный, как обожженный кирпич, а волосы с бородой прежде, наверное, светлые были, теперь сивые. Высокий такой, тощий как жердь, ребра можно пересчитать, нос зато выдающийся, словно мыс Фламборо-Хед. Меня мало чем удивишь, особенно в здешних краях, но этому типу удалось. Словно живого Илию-пророка повстречал.

— Наверное, отшельник, — предположила миссис Джексон. — Их тут много, живут в хижинах, питаются фруктами и прочим, чем Бог пошлет. Одежду не носят. Жизнь в слиянии с природой — но я бы так не хотела. Существуешь бездумно, как овца на пастбище.

— Ну уж нет, этот далеко не овца. Я с ним поздоровался, он со мной, разговорились. Акцент у него занятный. Он, как выяснилось, русский, то ли граф, то ли князь — кажется, так он представился. Расспросил я его, он мне порассказал о своем житье-бытье — в точности как вы и говорите, миссис Джексон. А потом он попросил карандаш, ему зачем-то очень понадобилось. Ну, карандашей у меня всегда парочка при себе найдется, я ему дал, он очень обрадовался. Оказалось, он живет в двух шагах, и я решил подняться взглянуть. Мы забрались чуток повыше, за то озерцо, где вы меня нашли, там и стояла его лачуга — пустая, хоть шаром покати. Так вот, может, соображал я плоховато, но помню все как сейчас. Все происходило на самом деле, мне такое присниться не могло — хотя расскажешь, не поверите.

Мистер Рамсботтом сделал паузу и посмотрел на слушателей.

— Что же случилось? — не выдержал коммандер.

— Сейчас-сейчас, не торопите. Все равно покажется, что я все придумал. Значит, устроились мы в этой его лачуге — на корточках, — он рассказывает, я слушаю, клюя носом. И вот он говорит, что уже долгие годы занимается — не помню, как точно, всякая ерунда с медитацией и сосредоточением — вроде колдовства, и теперь он умеет то, это и еще вот это. Ну, меня такими байками не первый раз кормят, я и рассмеялся ему в лицо, хоть и засыпал сидя. Его это явно задело. И вот он наклоняется, чуть не утыкаясь в меня своим носищем, буравит взглядом, как кошка, и заявляет, дескать, если я сейчас представлю себе кого-нибудь знакомого и скажу ему, он этого человека тотчас сюда переместит. Я понял, что бедняга просто помешался слегка от своей отшельнической жизни. Но ладно, думаю, подыграю. Что плохого? Ничего ведь, правда?

Слушатели согласились, что подыграть стоило.

— Стало быть, голова дурная, мысли сонные, говорю я ему: «Мэгги Армитидж, вот с кем бы я сейчас повидался». А Мэгги Армитидж я последний раз видел лет двадцать назад. Когда-то у меня с ней была любовь, и как раз лет двадцать назад мы отлично с ней отдохнули в Блэкпуле. И вот я ему и говорю: «А подай мне сюда Мэгги Армитидж». Он велел мне представить ее, подержать минуту-другую перед глазами — я послушался, а он все сверлит меня взглядом. Потом сказал подождать и был таков. Долго ждать не пришлось. Кто-то вошел.

— Мэгги Армитидж? — взвизгнула Терри.

— Да! — воскликнул Рамсботтом. — Собственной персоной, словно и не было этих двадцати лет, словно мы только что расстались на причале в Блэкпуле. Совсем не изменилась. Вошла, сказала: «Привет, Джонни!» — обвила мою шею руками, прижалась щекой… Я и подумал, если это сон наяву, то пусть снится, потому что никого так не любил в своей жизни, как Мэгги. Она предложила: «Пойдем посидим у озерца, Джонни» — взяла меня за руку, и мы отправились туда, где вы меня и нашли. Да-да, вдвоем с Мэгги. Она села рядышком, положила голову мне на плечо, я ее обнял, она спросила, как у меня дела, я ей рассказал, потом поинтересовался, как она живет… Кругом такая тишина, умиротворение — Бог мой, за всю жизнь не видал такого покоя. А потом вдруг — отчетливо помню — я вздрогнул. Не проснулся, не очнулся, просто вздрогнул. И увидел, что со мной вовсе не Мэгги.

— Вообще никого? — изумилась Терри, широко распахнув глаза.

— Нет, я действительно обнимал девушку. Только не Мэгги, а местную шоколадку — темноглазую и темноволосую. Ничего общего с Мэгги. Я так и взвился — а эта девица (вполне себе хорошенькая, надо сказать) хихикнула, извернулась как-то, погладила меня по щеке, и я провалился в сон. Глаза сами закрылись. А когда проснулся, девица как в воду канула, зато появились ребятишки с опахалами — этих вы и сами видели. Я сказал себе: «Да, дружище, ты дуреешь» — и снова провалился. Когда открыл глаза, рядом уже стояли вы все. Клянусь, ни слова не соврал.

— По-моему, вам почти все приснилось, Рамсботтом, — заключил коммандер.

— Наверное, — согласился Рамсботтом задумчиво. — Но с какого момента начался сон? Вот, скажем, этот русский-отшельник, он был или приснился?

— Цветочные гирлянды определенно были наяву, — вставила миссис Джексон, — мы своими глазами их видели. А вот Мэгги Армитидж наверняка плод ваших грез.

— Видимо, вы очень ее любили, мистер Рамсботтом, — вздохнула Терри.

— И я так думаю, — согласилась миссис Джексон.

— Когда-то было дело, — протянул Рамсботтом. — Приятно оказалось повидаться. Знать бы еще, как она добралась сюда.

— А мне кажется, вы и вправду повстречали этого русского, — высказал догадку Уильям. — И он действительно колдун. На какое-то время он превратил таитянку в вашу Мэгги Армитидж, но чары слишком быстро развеялись.

— Умница, Билл! — воскликнула Терри. — Поддерживаю. А коммандер явно не согласен, да? Вам кажется, что всему виной полный желудок. Ой, вот и наша машина!

Вечер перед отплытием Уильям и Терри провели вместе. Поужинав в «Тиаре», где аромат цветов мешался с сигаретным дымом и гитарными переборами, они отправились в единственный на весь Папеэте кинотеатр, где как раз шел сеанс. Об этом они узнали еще по дороге из Таравао в Папеэте, когда обогнали грузовик, в котором несколько радостных островитян по очереди били в барабан, — так обычно здесь оповещали о предстоящем кинопоказе. Зрителей собралось достаточно, и во время многочисленных перерывов (и даже во время основной картины) они развлекались пением и игрой на гитаре. Фильмы показывали старые, немые, плохо смонтированные и даже иногда без окончания, однако режиссеров этот восторженный прием обязательно порадовал бы. Островитяне в большинстве своем плохо понимали сюжет, но бурно реагировали на чувства и мелодраму, а погони и счастливые спасения встречали с детским восторгом. Белые зрители ощущали собственное превосходство и потешались про себя над старыми фильмами, так что удовольствие получали все. Однако происходящее на экране ни в какое сравнение не шло с тем, что начиналось на улице во время антрактов, когда весь зрительный зал — американские туристы, французские плантаторы и чиновники, задиристые метисы, тучные желтолицые матроны, хихикающие девушки, ухмыляющиеся юнцы и важные китайцы фланировали туда-сюда под мигающими дуговыми лампами, покупая в киосках разноцветные напитки, пирожные и огромные ломти дыни клубничного оттенка. Голливуду такое и не снилось — даже в цвете, со звуком и с миллионным бюджетом. Терри млела от восхищения, а Уильям, млея от нее, наслаждался вдвойне.