Светлое будущее

Когда я пришел домой, ко мне выскочила возбужденная Ленка:

— А у нас в подъезде на пятом этаже квартиру обчистили. У Семеновых. Представляешь, одних шуб пять штук унесли. Две норковых. И денег, говорят, две тысячи наличными. Зачем они их дома держали?! За полчаса обделали. Пока домработница в магазин бегала. Говорят, навели кто-то свои.

Мне стало смешно по поводу своих предшествующих оптимистических размышлений. Я не выдержал и расхохотался.

—Ты находишь это смешным, — сказала Тамурка. — А если нас обчистят?! Я давно тебе твержу, надо провести сигнализацию. Сейчас квартирные кражи в Москве стали обычным делом. Деньги превращаются в ничто. Люди предпочитают заводить материальные ценности и держать их при себе.

— Нам учитель по истории когда-то говорил, — сказала Ленка, — что массовые кражи как социальное явление появились вместе с разделением общества на классы, с разделением людей на бедных и богатых. Он еще говорил, что с уничтожением классов отомрет и воровство как массовое явление.

— Надо знать диалектику, — съязвил Сашка. — Государство отмирает путем усиления. И воровство отомрет путем его всемерного расширения и укрепления. Когда все разворуют, тогда...

— По-моему, — сказала Ленка, — воровство гораздо более соответствует сущности коммунизма, чем...

— Прекратите этот антисоветский балаган, — завопила Теща. — Надо же, в конце концов, знать меру! Я напишу к тебе в институт, в партбюро!! Понял?!

Еще бы не понять! Такая стерва способна на все.

Мы с Безымянным зашли в кафе «Космос» выпить кофе и встретили там знакомого Безымянного по имени Вадим. Когда Вадим ушел, Безымянный рассказал мне о нем следующее.

Безымянный был уже аспирантом и вел небольшой спецсеминар для студентов второго курса. Среди них и был этот Вадим. Парень, казалось, был довольно способен. Интересовался предметом. Скоро Вадим оказался в числе поклонников Безымянного (тог имел успех уже будучи аспирантом) и стал близким человеком в его окружении. Однажды Вадим сказал Безымянному, что его вызывали в КГБ (тогда МГБ) и предложили стать осведомителем. Вадим спрашивал совета, как ему быть. Безымянный понял сразу, что Вадим согласие дал, а разоткровенничался либо в припадке чувств, либо по специальному заданию, и посоветовал согласиться. Тем более, думал он, тогда будет свой человек в стукачах. Шли годы. Вадим оказался очень посредственным ученым. Но слегка преуспел — защитил диссертацию, получил звание. Регулярно ездил за границу. Недавно Безымянный случайно выяснил, что он курировал всю его деятельность от КГБ. Вадим стал непременным членом разных международных организаций, опубликовал ряд пустейших, но современных на вид книг. В общем, стал видной и влиятельной фигурой в их кругах. Кто он? Сотрудник КГБ? Не совсем. Он считается видным ученым. Его знают за границей. И принимают. Ученый? Ни в коем случае. Он, конечно, поднабрался за эти долгие годы. С языками освоился. Научился компилировать и пускать пыль в глаза. Это — довольно типичное явление для нашего общества, когда партийный, государственный, кагэбэвский (в общем-то это одно и то же) функционер выступает в форме ученого, писателя, художника, композитора. Причем он выращивается как ученый, писатель и т. п. и даже порой добивается заметного успеха в этих областях. И однако, он выращивается не как ученый, писатель и т. п., а как партийный, административный функционер. И это не проходит безнаказанно. Один такой человек способен убить творческий дух в целой области культуры, ибо он затрагивает самые тонкие и глубинные нити творчества. Безымянный как-то проанализировал и суммировал деятельность Вадима за многие годы и пришел в ужас от масштабов его смертоносного влияния. И главное, к нему не придерешься. Формально он чист как стеклышко. Безымянный всем зарубежным коллегам сообщил, что Вадим — сотрудник КГБ. Никакого эффекта. Для них там это, оказывается, не играет никакой роли.

— Вы же сами видели, — говорит Безымянный. — Очень милый, вежливый, образованный человек. А между тем — одна из самых гнусных личностей в наших кругах. Ярко выраженный продукт всей системы нашего воспитания.

— Тут вы, пожалуй, преувеличиваете. Таких Вадимов не так уж много.

— Я не говорю, что их много. Я лишь утверждаю, что они не случайны, закономерны, показательны. Иногда ведь даже один такой субъект может служить показателем системы.

— Я не могу согласиться с тем, что он — продукт системы воспитания. Вы же не будете отрицать, что вся наша система воспитания стремится выработать в людях положительные качества. Какие? Допустим, способность к героизму, самоотверженность, бескорыстие и т. п. Это же хорошо!

— Во-первых, я не утверждаю, что Вадим обладает плохими качествами и не обладает хорошими. К нему не придерешься. Человек положительный во всех отношениях. Во-вторых, есть реальная система воспитания и демагогия по поводу качеств «строителя коммунизма». Я имею в виду первую. А в-третьих... Вы сказали: это хорошо. Кому именно? Хапуге и карьеристу выгодно, чтобы окружающие были бескорыстны, скромны и т. п. А кому выгоден героизм и самоотверженность? Тем, кто их проявляет? Обычно для них это — безвыходное положение. Для некоторых — средство самоутверждения и даже карьеры. Начальству выгодно, чтобы народ проявлял массовый героизм и самоотверженность: этим в какой-то мере можно компенсировать их бездарность и глупость. К тому же вы сами хорошо знаете, как у нас производится отбор в герои. Вы думаете, люди не понимают этого? Видят все. Вот и получается сплошное лицемерие для подавляющего большинства. И база душевной драмы для немногих. У нас, например, способный ученый обязательно должен делать служебную карьеру, обретать положение и власть. Иначе сомнут и сожрут совсем. Есть власть — есть ученики, сторонники, последователи, ссылки, публичные представления, признание. Нет власти — есть сначала закулисное молчаливое признание, потом активное замалчивание, потом... В общем, либо ты становишься на путь, когда о тебе со временем станут говорить, что ты, мол, не без способностей, но в целом — типичный советский карьерист, либо тебя нет. А как у вас?

И тут я излил свою душу. Бог мой, чего только я не говорил! Выложил все, что накопилось за многие годы.

— Извините, я расплакался. Нет мочи больше терпеть.

— Это для меня ново. Я никогда не думал, что и в ваших кругах то же самое.

На кафедре философии в медицинском институте обсуждали какой-то пустяковый вопрос. Кто-то упомянул мое имя. И неожиданно для всех с длинной речью выступил К-в. Как рассказывают, он с нескрываемой злобой обрушился на меня. Не могу понять, в чем дело. У нас всегда были прекрасные отношения. Я всегда помогал К-ву. Несколько статей его протолкнул в нашем журнале. Совсем недавно мы виделись. Он поносил Васькина, Тваржинскую и прочих. И вдруг... В чем дело?