Айрат Галиуллин - Тигры и земляника

(Тему переводит. Я Жанкины хитрости знаю наизусть =))

- Молодец, – говорит, – одобряю! Наконец-то за себя взялась…

Я не стала объяснять, что тренажер приобрела для Георгия – он в последнее время мало двигается, и стал расплываться. Пусть лучше занимается спортом, чем сидит перед телевизором или с друзьями в шашлычной.

Выхухоль

ты просто золотая жена ))) кто бы мне купил тренажер… А лучше тачку (мечтая)

Ацкий кактус

кормид поид тринажоры пакупаед. нахрен он тибе ваще

Элис

Не хочется совсем одной оставаться, Ацкий кактус. Вон Советники и те разбежались =)

Хотя знаете, мне сейчас одна мысль… Фиш спрашивал у нас с Виргусом адреса – чтобы убедиться в нашей реальности. И я назвала… не тот адрес. От фонаря сказала улицу, дом… Не знаю почему, не спрашивайте. Испугалась чего-то.

И сейчас думаю – скажи я правду, может, все обернулось бы иначе?

Выхухоль

круто. И чего мне раньше в голову не пришло – взять и пробить по прописке! сама не пробовала?

Элис

Да, узнавала. Но где гарантия, что они сказали…

Еще раньше мы пытались встретиться в реале. Даже дважды. Но в первый раз у меня на работе случилось ЧП, а Виргус проспал. В следующий раз Фиш застрял в пробке, а Виргус… Виргус опять проспал =)

Ацкий кактус

болбесы вы а тилифон на што?!

Элис

Ты не поверишь, Ацкий кактус, но при возвращении в реал номера телефонов стираются из памяти начисто. Там вообще все не просто…

Хотя сейчас уже не имеет значения.

Майский вечер. Темнеет, зажигаются фонари и окна домов. Я выезжаю из ворот, качу по асфальтовой дорожке, сворачиваю на улочку, опять поворот – и вливаюсь в поток машин.

Мягко урчит двигатель, приборы на щитке подсвечены синим. Вставляю в музыкальный центр сольный диск Андрея Макаревича «И т.д.». Включаю функцию «в случайном порядке».

Плеск волн, далекий пароходный гудок и голос под гитарный перебор:

« Нашим лодкамне встретиться, видно, никак. Унесло за большие дела, за беду. Я с почтовыми рыбами шлю тебе знак, Что по-прежнему жив и пока еще жду».

Я плыву по течению автомобильной реки. Мир разграничился тонированными окнами на «здесь» и «там», и по эту сторону я как в большом аквариуме из голубоватого стекла. Хотя, возможно, гигантский океанариум с домами, машинами и пешеходами-сомнамбулами – снаружи?

«Я, как прежде, в пути между «здесь» и «нигде», Я срываю цветы среди россыпи льда, Я рисую гусиным пером по воде, И движенья пера долго помнит вода».

Музыка затягивает. Мысли и чувства живут автономно, а тело без спешки выполняет привычные действия. Включаю левый поворотник, плавная дуга, притормаживаю перед светофором, жду, отпускаю тормоз… опять в потоке.

Время в салоне вязкое, густое, течет словно в другом измерении.

Оглядываюсь по сторонам.

Сибирский тракт. С этой улицы начинался путь, по которому когда-то брели в ссылку каторжники. Я поеду в обратном направлении.

«Я уже не прошусь ни к кому на постой, Я смотрю на закат и плыву на Восток. И порой старый Эльм, полоумный святой, Зажигает на мачте моей огонек».

Улица Пионерская. Дом номер шесть слева – общежитие консерватории.

Длинный кирпичный забор артиллерийского училища. Перед центральными воротами две пушки времен второй мировой…

В начале восьмидесятых произошел случай: выпускники артучилища, получив новенькие лейтенантские погоны, разгулялись и ночью сняли пушку с постамента. И выкатили на трамвайные пути, что проходят недалеко от КПП. В пять утра вагоновожатая первого трамвая в ужасе протирала глаза – грозное длинноствольное орудие прямой наводкой целилось в лобовое стекло…

Советская площадь. Машин становится больше.

За улицей Искры, как всегда, пробка.

Парень с девушкой идут вдоль автомобилей с плакатом: «Вы можете оказать помощь инвалидам по слуху, купив…» Опускаю стекло, протягиваю полтинник. Получаю шариковую ручку и благодарный кивок.

Улица Абжалилова. Желто-белое здание – пятая общага КАИ. Когда-то здесь проходили забойные студенческие дискотеки. Местные вахтеры славились невероятной суровостью, и несколько раз, помню, приходилось лезть наверх по связанным простыням…

Пешеходы одеты уже по-летнему: мужчины в рубашках, девушки открыли незагорелые ноги. Старые вязы Арского кладбища подернуты нежно-зеленой дымкой. У ворот сидят бабушки с цветами.

…Мне позвонили ночью и я успел прилететь из Москвы. Вошел в квартиру, и она показалась мне незнакомой – везде горел свет, пахло лекарствами. Запах был резким, холодным, враждебным…

Макаревич запел:

« Пусть горе и печальцерковной свечкой тают, Последнее «прости», последнее «прощай». Не плачь, мой друг, не плачь – никто не умирает, И не они, а мы от них уходим в даль».

…Меня провели в спальню. Профессор лежал под стареньким цветастым одеялом, маленькое лицо – бледное, неживое. Рядом на тумбочке пузырьки и упаковки с таблетками.

- Проходи, мой мальчик. Как хорошо, что ты…

Сухая рука в пигментных пятнах. Слабое пожатие.

- Что с вами, Профессор?

- Да ничего особенного… Моя болезнь называется «старость», какой бы диагноз не называли врачи.

Стеклянный бесплотный голос.

- Вы поправитесь.

- Постараюсь, но… похоже, мое время пришло.

«Пусть Бог нам положил до времени разлуку, Но если ты упал и враг занес клинок…»

- И вы так спокойно об этом говорите?

- Хм… Знаешь, я прожил богатую жизнь… Здесь. Пожалуй, настала пора взглянуть – что там, в других мирах…

«Они помогут встать и остановят руку Разящего врага, и взгляд их будет строг».

Я молчал. Я не знал что сказать.

- Выслушай меня, мой мальчик… внимательно.

- Я слушаю, Профессор.

Он прикрыл глаза. Затем медленно заговорил:

- Человек рожден чтобы радоваться… Радоваться. И по жизни лучше идти от радости к радости, цепляться как за перекладины лестницы… подтягиваться в завтрашний день…

Из кухни металлическое позвякивание, приглушенный разговор.

- Многим лестницей служат повседневные мелочи, заботы-хлопоты. Рутина тоже переносит в «завтра»… Но лучше все-таки радость. – Он устал говорить. – Это важно… Ты понял меня, мой мальчик?

- Да, Профессор… да.

«А время промелькнет так суетно, так странно, Последнее «прощай», последнее «прости». Придет и наш черед безмолвно, неустанно Глядеть идущим вслед и их хранить в пути»…

…Сразу за кладбищем парк культуры и отдыха. Сейчас все поменялось, а прежде за атракционами начинался отлогий спуск – по асфальтовой дорожке, потом тропой между деревьев, по мостику через овраг – к берегу Казанки. Ночью там бродили парочки, пахло речной водой и водорослями, с противоположного берега мигали огоньки.