Александр Ржешевский - Пляж на Эльтигене

— Неужели? Вот как?

— Ты проснулась одна, — продолжал Валент. — Распахнула окно. Сварила кофе со сливками. А сахар у тебя лежал в маленькой стеклянной сахарнице, у которой отбит кусочек крышки.

— Ничем не могу тебе помочь, — торопливо говорила она, заканчивая разговор. — Прощай. — Вешала трубку после того, как раздавались частые гудки, и объясняла сослуживцам: — Дальний родственник.

Она говорила себе, что телефонные разговоры ни к чему хорошему не приведут, возбудят лишние толки. И все-таки, готовясь от них отказаться, не могла найти сил.

Хотя прежний Валент постепенно сделался для нее просто Валентином Строковым и легендарная дымка, окружавшая его имя, давно улетучилась, Соня приложила все усилия к тому, чтобы Строков понял, как много он потерял. Ради этой цели, ради одной минуты торжества она в конце концов уступила его многочисленным просьбам и согласилась на встречу.

Никогда еще она не выглядела так хорошо, как в тот день. Никогда комплименты, расточаемые в ее адрес сослуживцами, не были так пышны и многословны; и никогда еще Соня не воспринимала их с таким искренним безразличием.

Строков ждал ее с букетом сирени.

— Наконец-то! — крикнул он, ослепительно, как всегда, улыбаясь, хотя Соня пришла вовремя и молча, издали, показала ему на часы. Она настроила себя беспощадно и разрешила говорить не больше пяти минут. Но, увидев Строкова, растерялась и поняла другое: как бы ни складывалась ее жизнь, как бы ни манило ее тихое семейное благополучие, она никогда не сможет равнодушно смотреть на эту склоненную красивую голову с ровным пробором, на крупные ласковые ладони, на эту высокую фигуру, которая всегда поражала ее своим изяществом.

И вечер, начавшийся среди шумных улиц, закончился при молчаливом свете звезд. Они вышли последними из ресторана, так и не успев обговорить всю свою жизнь. Строков усадил ее в такси и назвал адрес. Соня воскликнула протестующим тоном: «Нет, нет! Пожалуйста, на «Багратионовскую».

Шофер кивнул обоим.

Соня почувствовала, что ей еще понадобятся силы, а главное, сознание, и, борясь с усталостью, откинулась на спинку сиденья. Но бороться приходилось с трудом. Огоньки бегущих реклам слились в одну ослепительную сияющую линию. Потом линия оборвалась и все погрузилось во мрак. Соне почудилось, что они ехали очень долго, но она узнала место и не могла только вспомнить название.

Дом, где жил Строков, оказался старым, двухэтажным и занимал чуть ли не весь квартал. Соня с беспечностью проходила мимо и никогда не думала, что в нем может быть такое множество переходов, захламленных коридоров, испуганных, неприветливых лиц.

— Иди и не оглядывайся! — бросил на ходу Строков.

Из дверей выглядывали люди. Они шли навстречу по коридорам, осматривали ее. Соня не поднимала головы и все равно чувствовала неприязнь, которую источали эти взгляды.

— Не обращай внимания, — бросил через плечо Строков. — Я тут недавно устроил кое-кому промывку мозгов. Так что многие помнят.

Они очутились в маленькой комнате, без окон, оклеенной желтыми обоями.

Соня не помнила себя от стыда. Стыд возникал не от того, к чему она давно приготовилась и что считала привычным. Стыдно было то, что она очутилась в этой отвратительной комнате, без окон. Даже теперь, когда они остались вдвоем, она вспоминала мелькание лиц, ощущала скользившие по телу взгляды и вздрагивала, как от прикосновения к чему-то студенистому, тяжкому. Взгляды — как медузы, которых она боялась брать в руки.

Этот вечер был самым долгим в ее жизни. Если бы не Валент, она бы ни минуты не задержалась в этой отвратительной комнате с желтыми обоями. Она думала только о том, чтобы все скорее кончилось и они снова очутились на воздухе.

— О, Валент, — сказала она, засыпая, — как это ужасно! Мне же еще возвращаться.

Понадобилось немного времени, чтобы то, что казалось ужасным и порочным, стало для Сони простым и привычным. Она часто оставалась ночевать у Строкова; а когда Строков встречался с Зиминым, тот бледнел, словно это еще должно было произойти.

Дома они почти не говорили друг с другом. И Соня не испытывала в этом большой потребности. Она привыкла видеть по ночам лампу с зеленым абажуром, фигуру Зимина, склоненную над столом, и засыпала. Фигура Зимина на фоне абажура казалась черной.

В двух газетах появились наконец его стихотворения. Но это были не те стихотворения, которые он сам любил.

— А-а… — говорил он, отмахиваясь, в ответ на поздравления; и Соня тоже говорила: «А-а…»

Стихов было мало, и поздравления быстро кончились. Зимин принялся за поэму. Отдельные клочки ее Соня находила еще в первые годы замужества. То, что было написано на клочках, Соне не нравилось. Почему-то запомнилась одна-единственная строчка:

Поэма была про Сибирь.

— Убери эту строчку, — снисходительно говорила Соня. — Разве дождь может издеваться? Этого никто не поймет.

Из-за строчки, которая запомнилась помимо воли, Соне не нравилась вся поэма, вернее, само занятие, которому Зимин теперь посвящал свободное время.

Соня покорно, даже охотно сносила связанные с этим периодом тяготы, тем более что Зимин, как ей казалось, переставал интересоваться окружающим. Она уже сама приходила в комнату с желтыми обоями и шествовала мимо соседей с гордо поднятой головой; только никак не могла привыкнуть, что комната без окон.

— Это мне досталось при размене, — пояснил Строков, — с бывшей супружницей.

Соня улыбалась, не разжимая губ.

Она все время жила как на острие ножа. Жизнь, полная приключений, грозила ей ежеминутными опасностями, но эти опасности не угнетали ее, а, напротив, заряжали какой-то восторженной и неистощимой энергией.

Эта восторженность не пропала у нее даже тогда, когда случилось то, что должно было случиться. Ее обман, явный для всех, стал наконец доподлинно известен Зимину. Все обошлось без криков и слез, и Соня, разменяв квартиру, сохранила к бывшему мужу остатки чувств, похожих на признательность. Ей удалось произвести благоприятное впечатление на женщину-судью. Зимин, естественно, на разбирательство дела не явился, и разгневанная судья, сочувствуя Соне, присудила ему одному оплачивать все расходы, связанные с бракоразводным процессом.

После этого комната с желтыми обоями потеряла свою магическую привлекательность. Но тем не менее Соня часто приходила туда, надеясь застать Валента. Если она приходила к нему, не договорившись заранее, он бывал недоволен. И она это чувствовала.

Деятельность Валента оставалась для нее загадкой. Но он дал ей явственно понять, что сделался человеком серьезным, способным влиять на большие дела. У него всегда водились деньги; это восхищало Соню и набрасывало в ее глазах на весь облик Валента некую таинственность.