Владимир Короткевич - Христос приземлился в Городне (Евангелие от Иуды)

Она шла к опустевшим уже вратам, но казалось, что идёт она в никуда. А за нею, на некотором расстоянии, ехал на коне молодой человек с красивым и умным лицом, которое сочувствовало, любило, всё понимало и прощало всё.

И Кашпар на минуту пожалел до боли эту женщину, красота которой была когда-то такой смертоносной, а теперь такой уязвимой для бед, горя и памяти о не­счастной любви. А потом снова начал смотреть на огонь и слушать утихавшую музыку мечей (он не знал, что за­слон отступал к челнам, чтобы правиться за Неман). От­свет огня скакал по его лицу, отражался в тёмно-синих, огромных глазах.

— Алёйза... Альбин-Рагвал, — вдруг тихо, но твёрдо промолвил юноша. — Не пугайся только, ладно?

— Почему?

— Я скажу тебе сейчас страшное. То, чего до сих пор я никогда не слышал. А может, и ты не слышал.

Францисканец действительно испугался. Тон слов молодого человека был тот, каким говорят, отсекая всю свою предыдущую жизнь, а может, и вообще обрывая нить этой жизни. А он любил этого юношу больше, чем любил бы сына.

— Бога нет, брат Альбин.

Впервые за всё время на румяных губах Бекеша не было улыбки. Раньше он всегда, хоть ямкою в краешке рта, улыбался жизни. Теперь это был суровый и справед­ливый рот мужчины.

— Если бы не те люди, этого человека распяли бы. И Бог позволил бы опоганить невинной смертью символ своих страданий.

Он говорил, словно прислушиваясь к тому, как зве­нели мечи.

— Этот крест сегодня убил во мне веру. Я теперь знаю: только война с ними, а мира с ними не может быть. И пускай убьют. Пускай откажут в отпевании. Когда я, Кашпар Бекеш, умру, я и тогда прикажу выбить на своём надмогильном камне: «Не хочу признавать Бога, ада не боюсь... не беспокоюсь о теле не более о душе, она умер­ла вместе со мной».

Криштофич ужасно боялся его и всё же любовался им. Резкое в скулах, прелестное человеческое лицо. Мальчик породил свою мысль. Мальчик не испугался восстать, — стыд ему, Криштофичу, бросить его на новом пути. Что ему до Бога, если рядом есть вот этот, самый дорогой ему человек? И всё же Альбин сказал:

— Брось о смерти. Ты будешь жить долго. Будешь великим учёным. Будешь славой Городни, славой Беларуси, славой Литвы.

— «Не знаю, каким я учёным был, — так прикажу я записать на камне. — Но я был богоборец. Ибо тела не будет и души не будет, но доброта, но дела, но сердца людей не перестанут быть. Один человек научил меня этому. Не был он Богом, но не было среди всех ложных богов подобного ему».

Голос его срывался от волнения.

— «И я всей жизнью... Всей смертью своей... И не боясь её... передавал вам его ненависть и любовь, бело­русские и все другие люди. Смерти не боясь, передавал вам... благо».

Огонь скакал по лицу Бекеша. А поодаль утихал, за­мирал лязг мечей.

Глава LXII и последняя

ПОСЕВ

Людская жёсткость, злобные желанья

Не смогут нападеньем непрестанным

Глаза мне чёрной заслонить завесой

И спрятать солнца ясное сиянье.

Дж. Бруно

Уже несколько дней все они жили на хуторе Фаустины. Жили и радовались солнцу, безграничным нивам, пе­ресечённым кое-где гривками лесов, тенистому саду и ста­рому тёплому дому под многолетней толстой крышей.

Тянулась по дну лощины малая речушка, звенела ночью. Над речушкой, на пригорке, было старое, почти заброшенное, деревенское кладбище и полуразрушен­ная часовня в зарослях шиповника.

На третий день пришли на хутор Фома и Тихон Вус. Никто не говорил им, где искать Христа, просто Вус вспомнил, кто из «братьев во Христе» остался жив после резни, у кого есть в деревне родственники; наконец смек­нул, что к кровным родственникам они вряд ли пойдут, и почти с полной уверенностью повёл Фому на хутор не­весты Клеоника.

Все думали, что их давно нет в живых. Вестун сам ви­дел «смерть» Фомы под колоколом, и потому радости не было конца, тем более что при нападении на эшафот погибло очень мало людей, а остальные рассеялись и были в безопасности.

Фома и Вус принесли удивительную весть.

...На следующий день после неудачной голгофы тысячник Корнила пригласил Лотра и Комара к себе «на угощение». Получил согласие. Когда же те вошли в тра­пезную дома Корнилы, то увидели там Ратму и поняли, что это всё. Люди Ратмы между тем обезоружили во дворе стражу пастырей и стали в двери трапезной.

На вопрос, что это всё означает, Корнила ответил, что всю жизнь он верил и исполнял приказания и даже считал святой правдой, что вот Павел уничтожал хри­стиан и именно потому его возвели в апостолы и святые. Теперь же он решил, что остаток жизни надо, пускай себе и плохо, а думать. И первое, что он надумал, это посмотреть, какое право имели они отдавать ему приказания, другая ли, лучшая ли у них кровь.

Предложил решить дело Божьим судом: один про­тив двоих. Причём те будут драться за себя, а он берёт на себя защиту правды Братчика. Поклялся и заставил по­клясться Ратму, что если он погибнет — пастыри выйдут из двора целыми и свободно вернутся домой:

— Поскольку... это... лишь Ян Непомуцкий мог гу­лять с собственной головой под мышкой.

Пастыри дрались не хуже каждого вояки. Почти час стоял в трапезной лязг мечей, витали выкрики, слыша­лось дыхание трёх глоток, падала посуда, ломались ска­мьи и столы.

...А ещё через час Ратма со своими людьми тронул­ся из Городни в Новагродок. На носилках несли изранен­ного Корнилу, который перешёл на службу новому могущественному господину вместе с наиболее преданными из своих людей, а один из воинов вёз в туго завязанной кожаной суме две отрубленные головы. Головы не были запачканы в кровь, ибо их отрубили уже у мёртвых.

Воевода спешил. Он надеялся ещё по пути нагнать кое-кого и отдать ему доказательство, что клятва испол­нена, что человек тот может быть спокойным.

Христос, прослышав о неожиданном защитнике его правды и исполнителе Божьего суда, безмерно удивился, но и задумался. Странные совершались дела. Он, такой вначале беспомощный и слабый, остался жить, а из тех, могущественных, которые когда-то навязали ему страш­ную ту игру, не осталось ни одного.

Надо было, однако, бросать хутор и подаваться дальше. Хребтовичу никто ничего не сможет сделать. Он сильный магнат, и, при его доброте, не только войска, но и простые люди не оставят его. А могущество короля сильно подрублено.

Но сюда, на эту землю, могут нагнать, после всех событий, войска, усилить пристальный надзор за всем. Надо было идти.

...Возможно, когда-нибудь я расскажу вам, что было записано двумя свидетелями, Фомой и Иудой, в их «евангелие», когда были они на склоне дней. Расскажу, как жил мужицкий Христос дальше, какие совершал дела, как нашёл с Анеей свой путь и свою звезду, как приобрёл себе и друзьям понимание, вечную славу и вечную молодость, но теперь достаточно об этом. Я заканчиваю писать, и рука устала держать перо.