Владимир Короткевич - Христос приземлился в Городне (Евангелие от Иуды)

— Монахов ещё нанесло. Сволочь. Навуходоносоры.

И тогда монах возвратился, взял человека за руку и приподнял капюшон.

— Кирик! — тихо ахнул ремесленник. — Жив?

— Тихо, братец. Оружие имеешь?

— Клевец под плащом.

— Старайся протискиваться к эшафоту. Где больше всего ряс.

— Любимые, милые, неужели наши? Не бросите?

Кирик Вестун, Марко Турай и Клеония дей­ствительно не собирались бросать на эшафоте своего верховода. Мало было надежды отбить его. Никто не хотел заранее каркать, но больше всего было шансов самим остаться на замковом дворе, полечь под меча­ми стражи.

Единственный шанс давала неожиданности напа­дения. Кузнец за эти дни сумел собрать сотни две во­оружённых людей из «недобитых». Часть их могучим кулаком стояла вблизи Воздыхальни. Они должны были в надлежащий момент напасть на стражу около эшафо­та, перебить её и, схватив осуждённого, тащить его к сте­не, выходившей на Неман. На этом пути, до самых стен, стояли два ряда своих людей. Когда дело начнётся, они напрут на толпу и очистят для беглецов проход, чтобы никто не мешал, не путался под ногами. За стеной, под откосом, ожидают кони.

Остаётся, правда, ещё и стена. И вот тут, если не удастся расчёт, всё будет окончено. Тогда только и оста­нется, что устроить сечу и погибнуть.

Если же выпадет единственное из сотни очко удачи — тогда стоящие сейчас в рясах будут горланить, бить­ся, всеми средствами организовывать замешательство, растерянность, панику. Застрянут во вратах, будут поме­хой страже, как можно оттянут момент погони, а потом будут рассеиваться по одному.

Кажется, всё было подготовлено. Кузнец прищуренными глазами осмотрел всё поле действия и своих лю­дей на нём, вздохнул и пошёл к эшафоту. Протолкнулся к своим францисканцам (это были Марко и Клеоник), пожал им локти.

— Готово. Будем ждать. Иуда с Анеей где?

— Вон, — показал Марко.

— Знают место, где сойдёмся?

— Знают, — ответил Клеоник. — Хутор Фаустины.

— Хорошо. Держитесь твёрдо, друзья.

Человек с крестом появился в замковых вратах. И тут уж не крик, и нестерпимый вопль потряс воздух. В замковом дворе, где можно будет увидеть всю казнь, с начала до конца, собрались наиболее знаменитые, уважаемые и богатые.

— Распни его! Распни!

Стража едва сдерживала древками гизавр толпу, которая лезла, рвалась, плевала, висла, стремясь дотянуться и ударить. И в этом рычании совсем не слышно было, как тихо плакали люди около стен.

Слышали это немногие. В частности Кашпар Бекеш и Альбин-Рагвал-Алёйза Криштофич, стоявшие на выступе контрфорса, возле замкового дворца. Бекеш словно немного повзрослел. Всё тот же меч в золотых ножнах, та же утончённая прелесть одежды, та же улыбка. Те са­мые солнечно-золотые волосы падают из-под берета. Но в огромных глазах, вместе с немного пренебрежительной покладистостью, — степенное, тяжёлое понимание.

— Разгул тёмных страстей, — отметил Криштофич.

— Всё надо видеть своими глазами. Даже само­званцев.

— Сидел бы лучше дома, заканчивал свои «Рассуж­дения о разуме». Чудная может быть книга.

— Хочу видеть. Даже ад хотел бы видеть. Что с тобой, брат Альбин?

— Я думаю, что мне доведётся бросить тебя, сынок. Не позже чем завтра я убегаю из города. В Вильно.

— Почему это?

— Смотри, — Криштофич указал рукой.

К человеку с крестом отовсюду тянулись кулаки.

— Смерть! Смерть ему!

— Стража! Молодцы наши! Сла-ава! С этими не побрыкаешься! Дудки!

— Пускай умрёт!

— Пускай! Пускай!

— Избавитель! Спаситель! Спаси самого себя!

Бекеш передёрнулся:

— Страшно.

— Потому мне и надо убегать. Видишь, они дозре­ли. Не сегодня, так завтра возьмутся и за нас. И эти 6удут помогать и одобрять. Говорю тебе, они дозрели. Тебе ещё можно некоторое время оставаться тут. А я оскорбил Лотра. Этот не забудет, вспомнит.

— Страшно, — повторил Бекеш. — Я понимаю тебя. Как бы и мне не довелось убегать отсюда следом за тобою.

— Слышишь? — спросил Криштофич.

Кто-то невдалеке от них философствовал, бил себя кулаками в грудь:

— Вот я верю. Я истинно, глубоко верующий. Но ведь верховные люди, начальники, должны пойти мне навстречу, помочь, раз и навсегда распорядиться, во что мне верить.

— В том-то и дело, — согласился с Кашпаром брат Альбин. — В Городне нам больше нету дороги, нету жизни.

...В этот момент камень ударил Христа по голове. Сразу за этим молодой купчик подскочил, бросил при­горшню грязи. Братчик рванулся к нему, такой страш­ный, что купчик заверещал, бросился от него, упал под ноги толпе.

— В том-то и дело. Над пешим орлом и ворона с ко­лом.

Вопил, надрываясь, так, что глотка раздувалась от крика, звероподобный Ильюк:

— Распни!

Вопил и не видел, что совсем рядом с ним — неза­метный серый человек в свитке с длинными рукавами. Смотрит тусклыми, будто бы незрячими, глазами то на расстригу, то на Христа.

Серый только что пришёл в Городню. Прятался от гнева Ильюка и святой службы, ибо не исполнил поруче­ния. Но, прослышав о наказании смертью, не выдержал, пришёл. Теперь ему было неописуемо скверно. Оживали в его фанатичной тёмной душе какие-то образы, воспо­минания, сравнения. Вот кричит тот, кто когда-то равно­душно послал его на смерть, и вот ведут человека, кото­рого не взял икол и который простил его за покушение на свою жизнь. Скверно это всё.

Серый слушал. Невдалеке от него тихо разговари­вали мужчина — видно по всему, иудей — и женщина. Переодеты, но он узнал их. Они тогда были с этим. Ему совсем не хотелось их выдавать.

— А я думал: самый большой шум — это когда в Слониме распределяют доход кагала. — Глаза Раввуни подозрительно блестели.

— Молчи, милый.

— Я-то молчу. Я кричу тем, что молчу.

Голос был таков, что серый поморщился, посмотрел на них, на человека с крестом, на кричавшего Ильюка. И внезапно улыбнулся. Так, как тогда, около церкви, зашёл стороной и на минуту прилип к расстриге. Рука незаметно скользнула вверх.

И тут же серый пошёл дальше.

Ещё несколько минут никто ничего не замечал. И лишь потом увидели соседи закинутую голову и осте­кленевшие глаза пророка.

Потом он упал на спину.

Серый поодаль удовлетворённо хмыкнул.

«Под лопатку. Чудес не бывает. Видишь, человек с крестом, я не разучился. И теперь лучше всех владею ножом. Как же это я так оплошал с тобою? Хорошо, что я оплошал с тобою. Едва не убил хорошего чело­века. Вот видишь, я немного отблагодарил тебя, хоро­ший человек».

Приблизительно тем же делом, что и серый, за­нимались Фома и Вус. Искали рыбника. Тоже свиде­тельствовал на суде. Уж если одного убили, то и за второго тот же ответ. Наконец Вус заметил его по­одаль от Воздыхальни, ближе к коридору, которым вели Христа.