Владимир Короткевич - Христос приземлился в Городне (Евангелие от Иуды)

— Побыстрее загоняйте сваи. Не успеваем... По­этому ты, гонец, скачи к Марлоре, неси ему вот горсть земли.

— Ты что? — побледнел гонец. — Землёй кланяться?!

— Лучше пригоршней, нежели всей, да ещё с твоей шкурою в придачу. Скажи, что воеводы разбежались, что попы молятся, что не имеют они права говорить, ког­да сам Бог тут... Скажи: пускай возьмёт сорок человек и ожидает меня на Княжьем кургане. Скажи: я возьму тридцать воинов. Слово даю.

— Да нас двадцать восемь, — уточнил начальник стражи.

— Со мною Фома и Иуда... И я приду к нему. Будем говорить. А войска наши пускай будут далеко за нашими спинами. За треть дня пути. Ну, давай.

Гонец пустил белого вскачь.

Глава XXXII

МЯСО ПО-ТАТАРСКИ, ИЛИ ПОДСТАВЬ ДРУГУЮ ЩЕКУ

Если же предводитель, сюзерен твой, требует от тебя, вассала, чтобы ты шёл в се­чу, скакал на турнир или просто зарезал­ся — иди, скачи, зарежься, так как сердце властелина в руке Божьей, и если ты сде­лаешь то, что требуют, то сделаешь это не только властелину, но и Богу своему, милой родине своей.

«Кодекс рыцарской Правды»

Затем как-то раз я присел под кустик и подтёрся мартовской кошкой, попавшей­ся мне под руку, но она мне расцарапала своими когтями всю промежность.

Рабле

Курган был утоптан веками до каменной твёрдости, заросший пушистой полынью, свалявшимся собачником, покрыт синими звёздами цикория и весь уставлен чертополохами, которые щетинили свои стальные копья и высоко взносили малиновые шапки.

Очень отвесный, несмотря на возраст, он высоко возвышался над этими ровными, почти не испятнанными деревьями, большими полями среди лесов. Куда ни взглянёшь — гладь. Лишь очень далеко, на самом горизонте, дымно синели бесконечные леса.

— Якши, — сказал Марлора. — Простор. Коням есть где пастись, глазу есть куда смотреть. Мы подумаем. Может, мы в следующий раз придём и останемся тут. Тогда мы заставим вас вырубить леса, эту мерзость, где некуда смотреть, где легко прятаться трусам.

Две группы кольцом сидели на кургане. Пёстрая, смуглая группа татар и строгая группа местных людей: шеломы в руках, белые одежды, тусклый блеск кольчуг. В центре, друг против друга, разместились Марлора и Братчик.

Христос смотрел на грузного хана, на ястребиные его глаза и думал, что вот на этом кургане сидят обычно соколы, а сегодня, согнав их, устроился старый падалеед, волею судьбы названный именем Бога.

— Не говори, — возразил он. — Ну, а если мы не послушаемся?! Если нам дорог этот лес?

— Кх! Мы говорим и говорим, но у нас, видимо, ничего не будет. Доведется идти с кровью и пеплом. Видит аллах, я не хотел этого. И я не знаю одного: зачем кланялся мне землёю.

— Я не кланялся. Я послал тебе горсть земли.

— Ну-у...

— У каждой вещи, созданной аллахом, есть несколь­ко смыслов, — продолжал Братчик.

— Каков смысл у этой горсти, неверный?

— Несколько... Возможно, это предложение удо­влетвориться этой горстью и, пока не поздно, отойти...

— У меня четыре тьмы могучих людей. У тебя? Далеко из-за твоей спины пришёл человек и сказал, что у тебя едва наберётся одна тьма, без мечей, почти без кольчуг... Тут, в трёх часах дороги, у меня три тьмы; тьма блуждает по ва­шим городам, и ведёт её мой сын. Даже если за тебя Бог либо ты сам, если люди говорят правду, ваших семь тысяч... Ха!.. Каждый из них будет драться против пяти, а Бог за того, у кого сила... Ну, каковы ещё смыслы у этой горсти?

— Ты можешь съесть её, когда будешь клясться, что никогда больше не придёшь сюда. Можешь засыпать ей свои глаза, чтобы не видеть, как драпают твои четыре тьмы. Это будет. Ты сам знаешь.

Христу обязательно надо было разозлить Марлору. Чудовищно, до животной ярости разозлить. И не против кого-нибудь, а против себя. Иначе пропала работа, ина­че вновь пожары и смерти. Надо было довести эту тушу до неистовства и слепой ярости — тогда есть маленький шанс, что дело выгорит.

И ему начинало удаваться это. Бурая, иссечённая мечами, кожа на лице Марлоры начинала напоминать перезревший померанец.

— Бесстыдная наглость — щит боязливости, — нервничал хан. — Я свет прошёл, и не противились мне. А что можете сделать вы, люди трусливой веры, зайцы с неудвоенными копытами? Спрятаться в лес? Поставить мою пятку, пятку силы, на шею своей покорности? Я у вас сорок городов сжег. Ясак брал. Рабов брал. И лишь один раз видел врага в лицо.

Юрась с внешним издевательским спокойствием парировал:

— Ты говорил: «Бог за того, у кого сила». Я — за них. Ты говоришь: «Лишь раз видел врага в лицо». А я его видел в спину. Твоих воинов. Ты говоришь: «Пятеро ваших против одного нашего». А я недавно разгромил возле мо­настыря твой отряд... Так вот я встал против двух твоих сотен и погнал их, как крыс.

Марлора привстал:

— Так это был ты? Это был ты, лживый Бог чу­жаков?

— Видишь, — предупредил Юрась. — Вот уж вто­рой раз ты видишь нас в лицо. Остерегайся третьего раза. Бога нельзя испытывать трижды.

— Грозышь. Чуда ожидаешь, здешний Мухаммед? Ны ожидай. Чудо берут в руки сильные мужчины. Они никогда не слазят с коня, у них плоские зады.

— Удобно, когда пинка давать будем.

Хан уже почти трясся. И вдруг увидел спокойный, испытующий взгляд Христа. Тот словно изучал надоед­ливое, но интересное животное. И хан сдержал себя:

— Тебе ли ожидать чуда, острозадый? Боги ваши за­плыли золотом, как бараны жиром. Ты — Бог?

— Вроде того. Временно.

— Интересно мне будет посмотреть, какова у Бога кровь.

Христос достал нож и резанул им себе по руке. На запястье.

— Вот, — спокойно показал он.

— Тц-тц-тц, — пробурчал хан. — Как у всех.

— Как у всех. И добрая, и злая, если обидят. Поэто­му бери ты свои сорок тысяч гробниц для падали да и беги. Потому что я свою кровь могу показать, но не тебе проливать её.

Марлора вздел глаза. Он гневался больше и больше.

— Вы — трусы, вы — людишки. Мы гнали вас. Не поможет тебе твоё чудо, навозный червь, сын собаки. Скоро ты будешь вопить на колу, как уже однажды во­пил в Иерусалиме, и ни люди, ни Бог твои за тебя не вступятся! Увидишь ты ещё позор и пепел земли сво­ей. — В глотке хана клекотало, мутной пленкой застла­лись глаза. — Вы не умеете защищаться. Ханы и мулы ваши — дрожат, как медузы.

— Зато люди тверды, как земля вот тут, — и Христос постучал пяткой по одеревеневшей курганной земле.

— Люди... Люди ваши тянут каждый в свою сторону. Нет и не будет у вас такого, как у нас. — Он привстал на колени и водил мутными глазами вокруг. — Вот смо­три! — И он хлопнул в ладони. — Джанибек.

Сильный, не старый ещё джура сделал шаг вперед. Не склонился, не упал в ноги, словно понимал, что его ожидает, и знал, что перед этим все равны и даже он, джура, направляясь на это, становится рядом с ханом.