Бус Таркинтон - Суета и смятение

— Вчера вечером мне звонил твой отец, Биббз, — сказал он, не поднимаясь с места. — Хочет, чтоб я вновь «осмотрел» тебя. Подойди и встань сюда — между мной и огнем. Проверю, не начал ли ты просвечивать.

— Гляжу, вам так спать хочется, что двигаться лень, — ответил Биббз, но подчинился. — Думаю, сами увидите, что мне всё хуже и хуже.

— Набрал двенадцать фунтов, — сказал Гурней. — Может, тринадцать.

— Двенадцать.

— Так не пойдет. — Доктор потер веки. — Хорошеешь на глазах, так я скоро тебя и без специальных устройств рассматривать смогу. Приходи ко мне сегодня после обеда. Только обязательно пешком. Полагаю, тебе известно, зачем всё это отцу.

Биббз кивнул:

— Цех.

— По-прежнему ненавидишь его?

Биббз еще раз кивнул.

— Не виню тебя! — пробормотал врач. — Да, и не удивлюсь, если твое нутро опять им поперхнется. Сам-то что скажешь? Мне предупредить отца, что ты со старым-то недугом никак не справишься? Всё мечтаешь стать писателем?

— А толку? — Биббз грустно улыбнулся. — С моей-то «писаниной»!

— Да, — согласился доктор. — По-моему, если сбежишь отсюда и примешься жить на подножном корме, пока «не заслужишь благосклонного отношения редакторов», годам к пятидесяти сможешь надеяться на четыре сотни дохода в год или даже на полтысячи.

— Как-то так, — пробормотал Биббз.

— Конечно, я понимаю, чего тебе хочется, — сонно продолжил Гурней. — Ты ненавидишь не столько сам цех, сколько всё с ним связанное: шум, грохот, грязь, суету — всё, к чему приводит «жажда процветания». Тебе бы в Алжир или, может, в Сицилию, принимать солнечные ванны на балконе, нюхать цветы и сочинять сонеты. Там бы ты толстел и наслаждался тихой жизнью. Так что решил? Я могу и с три короба наврать! Мне сказать твоему отцу, что он потеряет еще одного сына, если не пошлет тебя в Италию?

— Не хочу я в Италию, — сказал Биббз. — Хочу остаться здесь.

С доктора на мгновение слетел сон, и он пристально посмотрел на больного.

— Рискуешь. Как только мы признаем тебя здоровым, он тут же сошлет тебя работать. И что на тебя в последнее время нашло, куда вся апатия подевалась? Предупреждаю, попадешь в цех — свалишься, как в прошлый раз, или еще хуже, Биббз.

Гурней поднялся, встряхнулся и потер веки.

— Ладно, что мы скажем, после того как ты пройдешь завтрашний осмотр?

— Скажем ему, что я готов, — ответил Биббз, опустив глаза.

— Ну нет. — Гурней рассмеялся. — Пока рано, но, может, почти готов. Посмотрим. Не забывай, ко мне идешь пешком.

Днем, после медицинского осмотра, доктор сообщил Биббзу, что результаты настолько хороши, что удручают.

— Новый «зачин» для одноактного фарса, — мрачно поведал он пациенту, пришедшему вслед за Биббзом. — Врач говорит человеку, что теперь тот здоров, и тем самым подписывает ему смертный приговор. Мы живем в чертовски нелепом мире!

Биббз решил пойти домой пешком, хотя Гурней не дал никаких указаний на этот счет. По сути, у Гурнея, кажется, не осталось указаний ни на какой счет, настолько его расстроило выздоровление молодого человека. День выдался особенно тусклый, дым не просто туманом висел в воздухе, но проникал в ноздри, однако большинство прохожих так привыкли к запаху, что перестали замечать его. Практически все куда-то спешили, слишком устремленные к цели, чтобы отдавать себе отчет в том, что происходит вокруг; на лицах лежала печать неосознанного, но ни на миг не покидающего напряжения. Прохожих, снаружи и изнутри, припорошило пылью с мостовой, но они не ощущали и этого. Как и не понимали, что идут сквозь дым, хотя он пеленою окутывал их. Минуя жилой массив Шеридана, уже почти достроенный, Биббз обратил внимание на разводы сажи на мраморе вестибюля, такие же, как на его впервые надетых перчатках.

Это навеяло воспоминания о легком запахе бензина в экипаже, что вез его с похорон брата, и Биббз, погрузившись в думы, сам не заметил, как оказался поблизости от дома. Но шел он не по нужной, а по параллельной улице, к тому же, замечтавшись, прошел на квартал дальше, чем требовалось, и был вынужден сменить направление и вернуться к Новому дому с севера. Когда он подошел к углу участка Вертризов, из дверей появилась Мэри и задумчиво проследовала по дорожке к старой деревянной калитке. Она не видела, что с севера к ней подходит человек, и, покинув двор, очутилась нос к носу с Биббзом. Подняв голову и встретившись с ним взглядом, она явственно вздрогнула. Случись подобное с Робертом Лэмхорном, он бы сразу сориентировался и понял всё без слов, не то что недогадливый Биббз. И наверняка тут же заявил бы об этом. Так бы и сказал: «Вы подпрыгнули, потому что вспоминали обо мне!»

Мэри застыла, застигнутая врасплох. Она стояла, одной рукой закрывая за собой калитку; вся ее поза говорила, что она собирается в ту же сторону, куда идет Биббз. Вроде ничего особенного, но часть пути, хотя бы до Нового дома, им придется проделать вместе. Биббз шел очень медленно, но всё равно притормозил, и на какое-то мгновение оба онемели и не двигались: то был всего лишь краткий миг, однако достаточный для того, чтобы молодые люди всем своим видом показали: «Ах, это ВЫ!»

Они заговорили одновременно, спеша произнести имена друг друга, будто это новости чрезвычайной важности, — и тут же смолкли и пошли бок о бок, но Биббз невероятным усилием воли заставил себя продолжить беседу:

— Я… я сам ненавижу мерзлую рыбу, — произнес он. — Кажется, три мили были сложным испытанием для вашего терпения.

— Боже мой! — воскликнула Мэри, и с ее зардевшегося лица слетели всякая напряженность и смущение. — Мистер Шеридан, с вашей стороны очень любезно взять всё на себя. Но это девушки обязаны не допускать лишнего! Это я должна была показать, что мы слишком плохо знакомы и не можем вот так МОЛЧАТЬ! Я поступила самонадеянно, напросившись к вам в карету; вернувшись домой, я поняла, что надо было идти пешком. К тому же там не было трех миль до трамвайной остановки. Но мне и в голову не пришло поехать на трамвае!

— Да, — честно признался Биббз. — Я тоже про трамваи не вспомнил. Но если бы я знал, что сказать, я бы сказал. Хотя сейчас я с вами разговариваю; надо запомнить, как я это делаю, чтобы потом не мучиться. Возможно, мне только кажется, что я разговариваю: даже мне всё сказанное мной же кажется чушью. Просто я решил для себя, что, как только вас встречу, заговорю и ни за что не замолчу, неважно, что я там буду молоть. Я…

Девушка прервала его излияния смехом: как говорил отец Биббза после новоселья, «любой калека проползет пять миль», лишь бы услышать, как смеется Мэри Вертриз. Наслаждаясь этими веселыми переливами, сын отца Биббза вмиг позабыл страхи.

— Да я готов на любую глупость, только бы вы надо мной еще раз посмеялись, — сказал он. — Сваляю дурака с радостью.