Фаддей Булгарин - Воспоминания. Мемуарные очерки. Том 2

На прочее почитаем излишним отвечать. Дело в том, что из множества упреков «Воспоминаниям» в неточности, несправедливости, незнании истории оказалось все несправедливым , и справедлива только одна опечатка в английском слове. Великое же дело сотворили вы, г. Полевой. А чай, как радовались! Давно уже сказал Ф. Булгарин, что благодетели его – враги его, и вот пример, что самый ожесточенный и непримиримый из его противников сел на мели с одною опечаткою , решившись уничтожить, отделать книгу! Покорнейше благодарим!

За похвалы вовсе не благодарим, а за ложные обвинения сто раз повторяем нашу благодарность!

Статья предыдущая, которую прочитали наши почтенные читатели, была уже в наборе, когда нам принесли 20‐й № «Северной пчелы», и в нем увидели мы ответ «Воспоминаний Фаддея Булгарина напоминаниям Н. А. Полевого», то есть ответ Ф. В. Булгарина на нашу критику его «Воспоминаний». Длинно и тяжело растянулся этот ответ на пяти огромных столбцах «Сев[ерной] пчелы», вытеснил критику, политику, разные известия и грозно устремился – на «Литературную газету»? – скажете вы – нет, на Н. А. Полевого, писавшего критику. «Бедный Н. А. Полевой! Испугается он!» Не бойтесь: Н. А. Полевой чисто русский человек, и ему, как русскому, чувство страха неизвестно. Боится он только худых дел, да того, что на совесть падает, а в остальном помнит русские присловья: «Страшен сон, да милостив Бог!» – «Ступай страху прямо в глаза, страх от тебя побежит!».

Мы решились оставить в «Лит[ературной] газете» статью, писанную нами против заметок в № 13‐м «Сев[ерной] пчелы». Пусть она покажет, чего мы желали от «Сев[ерной] пчелы», в каких отношениях хотели мы быть с «Сев[ерной] пчелою». Не того хочет «Северная пчела», не того хочет Ф. В. Булгарин! Воля их, и мы уж не виноваты. Жалеем сердечно и с прискорбием думаем, что напрасно увлекается добрая «Сев[ерная] пчела» по пути невыгодному. Позднее раскаяние иногда не выкупает мгновения безрассудной отваги.

Ответ еще не кончен – должно ли отвечать на него? Должно, ибо он делится на несколько частей и, предполагая опровергнуть его по всем статьям, мы берем теперь некоторые из них, совершенно отдельные от главного дела.

Но почему говорим мы, что ответ устремлен не на критику «Воспоминаний», а на Н. А. Полевого? Какое тут дело до Н. А. Полевого? Какие могут быть отношения между Н. А. Полевым и «Воспоминаниями» Ф. В. Булгарина? Дело в критике , а не в том, кто писал критику. Н. А. Полевой не думает скрывать, что критика была писана им, но имя его не было подписано под статьею. Или, когда автор ответа читал критику, ex ungue leonem [611]он узнал руку, писавшую ее? Или он вспомнил былое и как говорил Пушкин:

Одним словом, почему говорим мы, что по тем или другим причинам ответ устремлен не на критику «Воспоминаний», а на Н. А. Полевого? Не угодно ли прочитать ответ. Так начинается он:

«Сто раз русские журналы повторяли знаменитое восклицание г. Полевого: “ Я знаю Русь и Русь меня знает ”, равняющееся Цесареву: veni, vidi, vici. Кажется, однакож, что Русь не все знает. С удивлением смотрит она на множество томов, томиков и томишков , которыми известный ей г. Полевой обогащает русскую письменность и книгопечатание, и не знает, почему эти томы, томики и томишки , развозимые, разносимые и рассылаемые по всей Руси, не переходят из пределов письменности и книгопечатания в область литературы. Кстати, мы скажем причину. Есть сочинения, которые производятся головою и сердцем, и есть сочинения, которые составляются руками и смышленостью. Первые, дело ума и чувства, составляют капитал невещественный ; вторые, дело рук человеческих, образуют капитал вещественный , что весьма хорошо изложено г-м Полевым в его работе: “О невещественном капитале”. Капитал невещественный принадлежит литературе или, как мы говорим, области изящного, а капитал вещественный письменности и книгопечатанию, составляющим часть той силы, которая необходима для движения гражданских обществ, – промышленности.

Неизвестно нам, знает ли Русь, что в письменности есть инструмент, вроде дагерротипа , посредством которого можно производить многие томы, независимо от науки, размышления и убеждения. Положите на стол несколько стоп бумаги и, например, “Историю государства Российского”, соч. Н. М. Карамзина; наведите инструмент на эту “Историю”, и на бумаге выльется “История русского народа”, наоборот, или превратно, как в дагерротипной живописи. Черты будут те же, но наоборот, т. е. если подлинник смотрел вправо, то сколок смотрит влево, где в подлиннике бело, там в сколке черно, и т. д. Наведя этот инструмент на сочинение Шмитта (Friedrich von Smitt) “Suworow’s Leben und Heerzüge” и на русскую (?) книгу “Победы князя итальянского, графа А. В. Суворова-Рымникского” и проч. (Москва, 1818 года), вы произведете “Историю Суворова”; устремив инструмент на Голикова “Деяния Петра Великого”, на сочинение г. Бантыша-Каменского “Жизнеописание российских фельдмаршалов” и изданную братьями Заикиными книгу “Жизнь русских генералов”, вы будете иметь “Историю Петра Великого”, “Русские полководцы” и проч. и проч. Даже устремив его на красивые тетрадочки под заглавием “Картинки русских нравов”, произведете “Были и небылицы, или Свет и люди, под редакцией Ивана Балакирева” (Н. Полевой). Все будет то же, да не так, т. е. черты и порядок будут те же, но белое будет черным, а черное белым. Инструмент этот, с переменою нескольких оптических снарядов, можно употребить и для сколков созданий воображения. Например, из характера Карла Моора можно вылить для сцены Ермака , из “Коварства и любови” Шиллера русскую “Смерть или честь”, из польской пьесы: “Милость государева” и повести г. де Местра “Парашу Сибирячку”, из романов Вальтер-Скотта и Августа Лафонтена вообще романы и повести, и т. д. Инструмент этот, вровень к дагерротипу, мы называем полевотипом ».

Спрашиваем всякого беспристрастного и даже пристрастного читателя: на критику ли «Воспоминаний» или прямо на Н. А. Полевого устремляется ответ? Здесь следуют другие вопросы: что должен делать Н. А. Полевой? Защищать свою литературную известность, доказывать, что его томы, томики и томишки заслужили некоторое внимание соотечественников; что самые враги его отдавали справедливость его некоторым заслугам; что книгопродавцы (в глазах Ф. В. Булгарина это доказательство литературного достоинства книги, о чем он говорил многократно) не отказываются покупать рукописей Н. А. Полевого; что имя его известно в переводах иностранцам [613](опять важное доказательство литературной славы в глазах Ф. В. Булгарина!); что даже сам Ф. В. Булгарин удостоивал хвалы Н. А. Полевого, даже назвал его когда-то вторым Ломоносовым [614]? К чему все это? Беден, жалок тот писатель, который должен защищать свою славу или известность! В течение двадцати девяти лет занятий литературою томы составились из того, что писали о сочинениях Н. А. Полевого, и никогда и ничего не писал он в защиту своих сочинений, в защиту достоинства их. Уж, конечно, не трусость заставляла его молчать – нет! уверенность, что тут судьею должна быть публика. Да если бы Н. А. Полевой и доказывал, что он великий писатель, идет ли все это к делу и, повторяем, какое отношение между литературною известностью Н. А. Полевого и его критикою на «Воспоминания» Ф. В. Булгарина? Н. А. Полевой может быть плохим писателем, а критика его на «Воспоминания» дельною. Говорите о «Воспоминаниях», оправдайтесь в замечаниях на них, а какое тут дело до томов, томиков и томишков Н. А. Полевого? Другой вопрос: к чему тут остроумное превращение Н. А. Полевого в какой-то полевотип , инструмент вроде дагерротипа, и уверение, что он переделывает чужое, подражает чужому без науки и размышления ? Rira bien qui rira le dernier [615]. Удивляясь обширной памяти Ф. В. Булгарина, разве Н. А. Полевой также не мог бы сказать, что «инструмент», о котором говорит Ф. В. Булгарин, точно существует, но не один, а многие, и кроме «полевотипа» есть еще булгаротип , и что им также можно «производить многие томы», независимо от «науки и размышления»; что стоит положить его на статьи о нравах Жуи – явятся статейки о нравах русских; от книги самовидца Сарагосской осады произойдут «Воспоминания об Испании»; от книг каких-нибудь других писателей – «Россия в историческом отношении» [616], а от Статистики Зябловского [617]– в статистическом отношении [618]; от «Юрия Милославского» – явится «Дмитрий Самозванец», от патриотических драм Р. М. Зотова – «Шхуна Нюкарлеби», от «Парижских тайн» Евгения Сю – «Петербургские нетайны» [619], от «Ос» Альфонса Карра [620]– «Комары» [621]Ф. В. Булгарина, и проч. и проч. Но повторяем, к чему все это? К тому только, чтобы тешить свою досаду? В доказательство, что неостроумная выдумка полевотипа нисколько не оскорбляет нас, мы берем на себя название Полевотипа , но, смотрите, почтеннейший Ф. В., может быть, вы раскаетесь в изобретении «полевотипа», да будет поздно – впрочем, продолжим.