Фаддей Булгарин - Воспоминания. Мемуарные очерки. Том 1

Сорок лет прошло со времени описываемого здесь происшествия, но это еще не ограда от клеветы. Клевета протачивает веки, а злоба превращает чистую ключевую воду в яд. Итак, вот вам верное, но безыменное событие.

В Финляндскую войну конница претерпевала более от откомандировок, нежели от сражений. В стране взбунтованной надлежало соблюдать осторожность во всех направлениях, и при каждом тревожном слухе высылали конные отряды для скорейшего осведомления о настоящем состоянии дела. Разъездам и рекогносцировкам не было конца, а кавалерии было мало. По несчастию, многие пехотные генералы, как я уже говорил, принимают кавалерийских лошадей за почтовых и не рассчитывают того, что конница не может исполнять службы на рысях и в галоп (разве в сражении), и в Финляндии многие пехотные генералы не принимали даже в соображение дурных, каменистых дорог и недостатка в фураже. «Послать поскорее ! Велеть возвратиться поскорее !» – вот как обыкновенно приказывали. Отправленный в откомандировку офицер получал всегда два приказания: от начальника отряда – исполнить поручение поскорее , а от своего эскадронного командира – не торопиться и беречь лошадей. Мудрено было угодить обоим! [1531]

«Господа, кто на очереди на службу?» – спросил ротмистр. «Такой-то». – «Велите взводу седлать и готовиться в командировку, а сами поезжайте в штаб». – «Слушаю-с!» И очередной офицер поехал трюшком в корпусную квартиру.

Граф Н. М. Каменский квартировал в большом крестьянском доме. Было около семи часов вечера. Дежурный адъютант доложил об офицере и потом ввел его в комнату. Граф сидел за столом, на котором лежала развернутая топографическая карта Финляндии. Он повернулся на стуле, взглянул быстро на офицера и сказал: «Вы знаете последнее происшествие. Взбунтованными мужиками, которые разбили наш транспорт с продовольствием и перерезали прикрытие, начальствовал пастор. Меня известили, что пастор теперь дома, верстах в пятнадцати отсюда, и пробудет у себя до завтрашнего дня. Поезжайте туда и захватите его. Долго мы гладили по головке этих господ, но они не унимаются, и на этом разбойнике я покажу первый пример!.. – Глаза графа при этих словах засверкали. – Вы приедете в пасторат около полуночи, – продолжал он, – и если пастор дома, то его легко схватить. Может быть, у него в доме находятся и его сообщники; берите всех, кого застанете, и возвращайтесь как можно скорее. Не думаю, чтоб вы встретились с шведами на этой дороге, а встретите вооруженных мужиков – бейте! Подойдите ближе. Вот вам на карте этот пасторат; запишите название его и этого геймата [1532]… Дорога прямая, а в геймате возьмите проводника. Если исполните хорошо поручение, я вас не забуду, а оплошаете, строго взыщу! Прощайте!»

Это было в первой половине сентября, когда ночи в Финляндии уже темные и холодные. Дорога была не дурная, но пролегала большею частью чрез леса. В геймате (т. е. крестьянском доме) офицер нашел хлебное вино, которым поподчевал своих солдат, и взял насильно проводника на крестьянской лошади. Уже с вечера носились тучи, а ночью полил проливной дождь, холодный, с крупинами града, и завыл страшный ветер в лесу. Для подобного поручения это была благоприятная погода, потому что вой бури заглушал конский топот и дождь усиливал мрак. Но и офицер, и солдаты продрогли и промокли до костей. Наконец залаяли собаки. Вот и пасторат! Двор огорожен был палисадом, и ворота заперты. В одно мгновение уланы выломали несколько палисадин, вошли на двор и сняли с крюков ворота, а между тем офицер с унтер-офицером побежали к крыльцу пасторского дома. Лай собак выманил из людской избы работника; его схватили и связали арканами, так же как и проводника. Немедленно окружили дом пастора, и офицер постучался у дверей.

Полуодетая служанка отперла двери и едва удержалась на ногах, увидев русских. Офицер успел, однако ж, выхватить у ней свечу из рук и вошел в комнаты. За офицером шел унтер-офицер с заряженным пистолетом. Первая комната была пуста, дверь в другую комнату заперта. Офицер постучался. Послышался звук огнива, и раздался женский голос: «Сейчас!» Вышла пожилая женщина со свечою и, увидев офицера, задрожала и отступила до дверей. «Где пастор?» – спросил офицер по-шведски. «Не знаю… его… нет… здесь!» – «Вы мать его?» – «Нет… теща!..» Офицер хотел перейти в другую комнату, но пожилая женщина заступила ему дорогу на пороге, крича: «Луиза, Луиза! Русские, русские за твоим мужем!» При всем уважении к женскому полу офицер должен был оттолкнуть почтенную старушку и быстро вошел в спальню.

В углу стояла двухспальная кровать с ситцевыми занавесями. Офицер бросился к кровати и увидел, что два места явственно означали, что на постели покоились недавно два человеческие существа. На стуле лежало мужское платье. У изголовья кровати помещался огромный, высокий шкаф дубового дерева, а возле шкафа стояла женщина с грудным младенцем на руках, в одном белье, с наброшенным на грудь платком. Офицер остановился…

Легко вымолвить – женщина… но какая женщина! Ничто не переносит так быстро мысли и чувства с земли на небо, как женская красота. Прочь, гнусная чувственность! В женской красоте я вижу крайний предел того изящества, которое разлито в различных видах во всей природе; вижу ту дивную гармонию, которая связует невидимо все существа, и понимаю, что это то самое блаженство, которого жаждет и к которому стремится душа высокая! Какое из небесных светил действует на душу человека сильнее взгляда красавицы? Есть ли музыка сладостнее голоса прекрасной женщины и что трогательнее, убедительнее ее покорного молчания? Офицеру был двадцать один год от рождения [1533], и перед ним стояла красавица… нет, более нежели красавица… стояла мать и с трепетом, с отчаяньем во взгляде, с полуоткрытыми устами ожидала решения своей участи…

– Говорите ли вы по-французски или по-немецки? – спросил офицер.

– Говорю на обоих языках, – отвечала женщина, не спуская глаз с офицера и прижимая младенца к груди.

– Где ваш муж?.. Он должен явиться к нашему генералу, – сказал офицер по-французски.

Молодая женщина смешалась:

– Его здесь нет…

– Генералу донесли, что он дома.

– Он уехал с вечера.

– Куда?

– Не знаю.

– Постель и платье изобличают вас, – возразил офицер.

Женщина опустила глаза. На бледном лице ее выступил румянец, и она наконец проговорила шепотом: «Я спала с маменькой…»

– А платье?

– Оставлено перед отъездом.

Офицер сделал шаг вперед, и тут собачонка стала лаять, то оглядываясь на шкаф, то бросаясь на офицера. Молодая женщина снова побледнела и едва держалась на ногах… но вдруг, как вдохновенная, приблизилась на шаг к офицеру и сказала с сильным выражением чувства: