Фаддей Булгарин - Воспоминания. Мемуарные очерки. Том 1

Император Павел Петрович несколько раз посещал корпус и был чрезвычайно ласков с кадетами, особенно с малолетными, позволяя им многие вольности в своем присутствии [455]. «Чем ты хочешь быть?» – спросил государь одного кадета в малолетном отделении. «Гусаром!» – отвечал кадет. «Хорошо, будешь! А ты чем хочешь быть?» – примолвил государь, обращаясь к другому малолетному кадету. «Государем!» – отвечал кадет, смотря смело ему в глаза. «Не советую, брат, – сказал государь, смеясь, – тяжелое ремесло! Ступай лучше в гусары!» – «Нет, я хочу быть государем», – повторил кадет. «Зачем?» – спросил государь. «Чтоб привезть в Петербург папеньку и маменьку». – «А где же твой папенька?» – «Он служит майором (не помню в каком) в гарнизоне!» – «Это мы и без того сделаем!» – сказал государь ласково, потрепав по щеке кадета, и велел бывшему с ним генерал-адъютанту записать фамилию и место служения отца кадета. Чрез месяц отец кадета явился в корпус к сыну и от него узнал о причине милости государя, который перевел его в Сенатский полк [456]и велел выдать несколько тысяч рублей на подъем и обмундировку. Однажды, проходя по нашей гренадерской роте, государь спросил у благообразного кадета: «Как тебя зовут?» – « Приказный », – отвечал кадет. «Я не люблю приказных , – возразил государь, – и с этих пор ты будешь называться…» Государь задумался и, взглянув на бывшего с ним Михаила Никитича Муравьева [457], сказал: «Ты будешь называться Муравьевым !» Потом, обратясь к Михаилу Никитичу, государь примолвил: «Прошу извинить меня, ваше превосходительство, что я дал этому кадету вашу фамилию: это послужит ему поощрением к подражанию вам, а мне такие люди, как вы, весьма нужны!» М. Н. Муравьев низко поклонился государю, и чрез несколько дней вышел сенатский указ о переименовании Приказных в Муравьевых [458]. В другой раз государь, проходя по галерее, уронил трость. Толпа кадетов бросилась поднимать ее, некоторые падали и, вырывая трость друг у друга, стали толкаться и чуть не драться между собою. Офицеры были в страхе, не зная, как примет это государь, но он был чрезвычайно доволен. «Вижу, что вы будете усердно служить мне», – сказал государь, поцеловав того кадета, которому удалось схватить трость и представить ему, а всему корпусу велел раздать фрукты и распустить всех на три дня со двора. В марте 1800 года государь лично объявил корпусу, что он будет называться впредь Первым кадетским корпусом, в знак царской к нам милости [459].

Вскоре после перехода моего в третью роту и в верхние классы граф Ламсдорф назначен воспитателем их императорских высочеств великих князей Николая Павловича (ныне благополучно царствующего императора) и Михаила Павловича, а на его место поступил генерал от инфантерии граф Платон Александрович Зубов (в ноябре 1800 года). В феврале 1801 года, за несколько недель до своей кончины, государь возвысил графа Зубова в звание шефа корпуса, а Ф. И. Клингер, произведенный в генерал-майоры, назначен директором. Но при этих переменах начальников в корпусе ничего не переменилось, и все шло старым порядком. Мы знали графа Зубова потому только, что видели множество слуг его, одетых богато и распудренных, на галереях, и что он приказывал иногда призывать к себе лучших кадет и раздавал им плоды, которыми всегда были наполнены его комнаты, потому что верил, будто испарения от свежих плодов сохраняют свежесть лица. Граф Зубов принимал мало гостей и сам редко выезжал со двора, живя уединенно. Государь, навещая корпус, обходился с ним чрезвычайно милостиво.

12 марта 1801 года, едва пробили утреннюю зорю, вдруг начали бить сбор (в 6 часов утра). Дежурный офицер вбежал опрометью в роту и закричал: «Вставать и одеваться! Не надобно пудриться, бери амуницию и ружья и стройся!» Пошла суматоха. Мы никак не могли догадаться, что бы это значило, потому что этого никогда не бывало. При полной амуниции мы всегда пудрились; на ученье нас не выводили так рано… Едва мы успели выстроиться, нас повели прямо в собраничную залу и в то же время принесли знамена (а тогда каждая рота имела знамя). Наконец явился священник в полном облачении, и мы присягнули новому императору, Александру Павловичу! [460]Тут только узнали мы, что государь скончался в ночи с 11 на 12 марта [461]! Кадеты любили покойного государя, и многие из нас заплакали. Графа Зубова не было на присяге [462]. После присяги нам было позволено идти со двора на двое суток.

Первому кадетскому корпусу предоставлена была особая честь содержать караул при гробе императора в Михайловском дворце и занимать первое место при погребении, именно впереди и с тыла погребальной колесницы, под ружьем, с знаменами. Кадеты Второго кадетского корпуса шли в черных мантиях и распущенных шляпах, с факелами, вокруг колесницы. От Михайловского дворца, чрез Царицын луг [463], набережною Невы до Зимнего дворца, через Исаакиевский мост [464], Кадетскую линию и чрез Тучков мост [465], по Петербургской стороне, до Петропавловской крепости выстроены были по обеим сторонам улиц полки гвардии и армии, которые по прошествии погребальной процессии следовали повзводно за нею и выстроились за гласисом крепости [466], а только один наш корпус вошел, под ружьем, внутрь ее. Церемониал был тот же, как при погребении императора Александра Павловича [467].

Началась новая эпоха, новая жизнь для всей России, но во внутреннем устройстве корпуса весьма мало было перемен до моего выпуска.

(1)Если б я писал мои «Воспоминания» не в России, то не сказал бы слова о моем происхождении; но здесь я должен упомянуть о роде моем. Клевета, выродившаяся из враждующих литературных партий, устремляясь на меня беспрерывно в течение двадцати пяти лет, в различных видах и образах, подобно баснословному Протею, не пощадила даже моего рода. Были эпиграммы и сатиры, в которых меня изображали каким-то безродным скитальцем! Не могу удержаться от смеха, когда добрые люди играют предо мной роль аристократов. Пусть же они узнают, что и я принадлежу к древнему боярскому роду, поселившемуся в Западной Руси от незапамятных времен. Предки мои были старшины (как угодно называйте их) из славянского племени булгар и переселились, вероятно, вследствие внутренних замешательств края на Русь Белую , т. е. вольную , не подлежавшую владычеству монголов, гораздо прежде соединения Литвы с Польшею. Древнейшие известия о нашем роде сохранились в фамильных преданиях, а потому об этом и говорить нечего. Скажу только, что предки мои в древности назывались «Скандербеками» (по польскому произношению – Шкандербеками) и что «Булгарин» было только прозвание для означения прежнего отечества; что у нас нет однофамильцев, но все Булгарины (их теперь весьма немного) принадлежат к одному роду и племени, что все они одной фамилии и одного герба. Сперва были два гнезда наши, в Волковыском уезде Гродненской губернии и в Новогрудском воеводстве, а теперь новогрудская линия кончилась на мне. В роде нашем за заслуги были всегда староства, в последнее время староство Яловское (пожалованное по истечении срока генерал-адъютанту графу Павлу Васильевичу Кутузову), Бакуны и, наконец, амфитеутическое поместье Рудавка (близ Свислочи), долженствующее быть в роде нашем, пока он будет существовать. Этого не давали мелкой шляхте! Голубые ленты со времени учреждения Белого Орла в роде нашем до падения Польши не переводились. Все это известно всем дворянам западных губерний; но здесь я должен привесть в доказательство только печатное и официальное.