Джеймс Купер - На суше и на море. Сатанстое (сборник)

– Теперь только я начинаю понимать, – сказал я, – что Мусридж не обогатит ни меня, ни Дирка. А вы не опасаетесь теперь, что война или страх нападения индейцев заставит бежать ваших колонистов?

– Нет, Корни, теперь я этого больше не опасаюсь, хотя и опасался раньше! Война, правда, имеет свои неудобства, но зато и свои выгоды! Дело в том, что солдаты, как саранча, поедают все на своем пути! Провиантмейстеры или комиссары прибыли сюда и скупили у моих колонистов все, что у них было на продажу, скупили все, не торгуясь, за чистые деньги, уплатив чистым золотом. А этот благородный металл обладает такой притягательной силой, что даже янки от него не отказываются!

Вскоре мы увидели место, прозванное Германом Мордаунтом Равенснест, то есть Воронье Гнездо, и от которого вся эта земля его получила свое название. Это было довольно внушительное деревянное строение, построенное на невысокой скалистой возвышенности, где раньше гнездились вороны. Здание это служило местом убежища для семей колонистов в моменты нападения индейцев, а перед началом войны Герман Мордаунт распорядился сделать еще новые укрепления около этого здания, которое могло оказаться полезным даже на случай нападения неприятеля.

Все окна этого строения выходили во внутренний двор, наружу же выходили одни ворота, очень солидные и хорошо укрепленные. Кроме того, все здание было обнесено высокой бревенчатой стеной, могущей служить защитой от пуль. В этом довольно большом здании агент мистера Мордаунта приготовил и обставил для приезда владельца пять хороших комнат, со всеми удобствами, какие только здесь были возможны, и хотя мебель не отличалась изяществом, но все же было все необходимое; помещение было удобное и уютное, не говоря уже о том, что оно было вполне безопасным.

Не стану описывать, как Герман Мордаунт со своей семьей устроился в этом новом своем жилище. Дня через два или три он и все его спутники совершенно обжились здесь, и тогда мы с Дирком решили отправиться разыскивать земли Мусриджа.

Мистер Вордэн и Язон не расположены были идти дальше; мельница или, вернее, место, удобное для постройки мельницы, на которое Язон имел свои виды, находилось во владениях Германа Мордаунта, и он уже начал с ним переговоры. Что же касалось его преподобия, то он нашел, что Равенснест представляет собой достаточное поле деятельности для его просветительной деятельности и дальше ему искать нечего.

Покидая Равенснест, мы опять были в числе десяти человек, но нам посоветовали взять с собой еще одного или двух индейцев в качестве разведчиков и рассыльных людей, знакомых с этими местами, которые могли быть нам очень полезны. Один из них назывался Прыгун, а другой Бесследный, прозвище, данное ему за то, что, где бы он ни шел, он нигде не оставлял за собой ни малейшего следа.

Ему было лет двадцать шесть, и он считался могавком, потому что жил с этим племенем, но впоследствии я узнал, что он был родом онондаго. Настоящее его имя было Сускезус, или Крючковатый.

– Возьмите этого человека, – сказал мне агент мистера Мордаунта, – он вам будет полезен в лесах; он лучше всякого компаса укажет путь; кроме того, он ловок и проворен и прекрасный охотник, наконец, человек трезвый, как все онондаго!

И я решил взять его, хотя нам было бы достаточно и одного индейца, а Прыгуна мы уже взяли раньше. Но в нашем положении небезопасно было обидеть краснокожего, а Прыгун, сколько бы ни дали ему отступного, все равно считал бы себя обиженным и оскорбленным, если бы мы его оставили, и поэтому решено было взять обоих индейцев. Индейское имя Прыгуна было Квискис, не означавшее ничего особенного лесного или почетного, если не ошибаюсь.

Когда мы стали прощаться, все были очень растроганы. Гурт не преминул повторить Мэри еще раз свое предложение, и та, видимо, плакала и была взволнована; у Аннеке на глазах тоже были слезы, но мы расставались ненадолго и обещали регулярно раза два в неделю присылать о себе известие. Кроме того, мы обещали вернуться ко дню пятидесятилетия Германа Мордаунта, которое должно было праздноваться через три недели.

Выйдя рано утром, мы быстро шли в течение нескольких часов до тех пор, пока не пришли к небольшой, но быстрой и глубокой речке, которая, как предполагали, протекала в трех или четырех милях от границы нашей земли. Здесь мы сделали привал у самой реки и прежде всего принялись утолять свой голод; когда же мы удовлетворили свои желудки, то приступили к делу. Траверс подозвал обоих индейцев к тому упавшему стволу, который служил нам одновременно и диваном и столом, и, разложив на нем карту, сказал:

– Смотрите сюда! Вот река, на берегу которой мы теперь находимся! – И он показал пальцем на линию реки на карте. – А вот и изгиб ее в этом месте! Теперь надо отыскать холмик, на котором был убит олень и который уже входит во владения; границей здесь назван старый почерневший дуб, стоявший посреди трех каштанов; на этом дубе сделаны условные знаки, как это всегда делается. Вы, Дэвис, кажется, говорили мне, что никогда не бывали в этих краях? – обратился землемер к старшему своему помощнику.

– Никогда, сударь, – отозвался тот, – но старый дуб среди трех каштанов, должно быть, не так трудно отыскать человеку, который хоть сколько-нибудь знаком с этой местностью! Спросите наших индейцев, они, наверное, лучше других знают это дерево, если проходили когда-нибудь здесь.

Знать дерево в этом беспредельном море деревьев, которым нет конца и края, в этой дикой чаще, где дерево жалось к дереву, мне казалось совершенно немыслимым, между тем Траверсу это вовсе не показалось невероятным, и он обратился с вопросом к индейцам:

– Послушай, Прыгун, знаешь ли ты здесь в лесу такое дерево, о котором я сейчас говорил?

– Нет! – коротко ответил краснокожий.

– В таком случае и Бесследный его не знает, потому что ты все-таки могавк, а ведь он, как я слышал, родом онондаго! Но на всякий случай спрошу и его. А ты, Бесследный, знаешь такое дерево? – обратился землемер ко второму индейцу.

Все это время я не спускал глаз с Сускезуса; он стоял, выпрямившись, как ствол, стройный, гибкий и сильный, в легких белых штанах, мокасинах и голубой холщовой рубашке, подпоясанной ярко-красным поясом, за который был заткнут его томагавк и висел кисет с пулями и пороховница. Карабин свой он поставил прикладом на землю и держал его рукой за дуло, как трость или палицу Геркулеса. В этом человеке не было ни одного из физических недостатков или уродливости его расы, но все его благородные качества соединялись в нем. Тонкий орлиный нос, черные как уголь глаза, проницательные и живые, превосходные формы тела, высокий, благородный лоб и полная достоинства и невозмутимого спокойствия осанка настоящего воина, соединенная со своеобразной природной грацией и пластичностью движений. Только походка его была, как у всех индейцев, несколько странная: он ступал всегда прямо, с немного согнутыми коленями, но при этом поступь его была чрезвычайно легка и эластична.