Джеймс Купер - На суше и на море. Сатанстое (сборник)

Работа эта производилась очень остроумно. Один из наиболее ловких, смелых и проворных индейцев подбирался к самой стене вплотную и, присев там на корточки так, чтобы быть совершенно недоступным глазу неприятеля, принимал подаваемые ему на длинном шесте корзины с горючим материалом – сосновыми шишками, валежником и тому подобным, и раскладывал их под стеной. Для большего успеха в работе товарищи поджигателя выстроились в два ряда, один ряд внизу на ровном месте, другой – на скалах, на которых был построен форт, а остальные доставляли материал из леса в первую линию, которая, насадив корзины на шесты, передавала их во вторую линию, а та в свою очередь – главному поджигателю. Таким образом, все стояли на своих местах, не теряя времени на ходьбу или беготню взад и вперед, и работа шла регулярно, как бы с помощью механизма.

Эту ловкую махинацию открыл Сускезус, часовые же ее просмотрели. Зная нрав индейцев, а в особенности зная Мускеруска, он был уверен, что ночь у них не пройдет в бездействии. Самым слабо защищенным местом цитадели была, несомненно, сторона ее, обращенная к скале, где имелась лишь невысокая деревянная стена, помимо естественной защиты, то есть самой скалы, которая, однако, не могла считаться неприступной. Поэтому Сускезус ничуть не сомневался, что нападение будет произведено именно с этой стороны. Стоя здесь настороже, он заметил приготовления гуронов к поджогу, но, зная поспешность и нетерпеливость бледнолицых, не сказал об этом никому ни слова, пока гуроны не закончили почти всей работы. Если бы им помешали в ней в самом начале, они надумали бы что-нибудь другое, быть может, такое, что труднее было бы заметить и что ускользнуло бы от внимания осажденных; теперь же, предоставив им возможность вложить свои силы в эту работу, Сускезус мог всегда успеть предупредить Мордаунта о намерении гуронов и в последний момент помешать осуществлению их планов.

Теперь предстояло решить, как нам поступить, попытаться ли застрелить смельчака-поджигателя и сделать вылазку, чтобы уничтожить его работу, или же предоставить ему возможность поджечь, а затем только показаться неприятелю?

В стене накануне была проделана маленькая бойница, через которую можно было видеть груду материала для поджога, и я побежал к этой бойнице посмотреть, что происходило за стеной. Бойница находилась на уровне второго этажа дома, и хотя ночь была темная, но груды хвороста, валежника и шишек, сложенные у самой стены, под бойницей, можно было различить, а также и фигуру индейца, который в тот момент, когда я выглянул из бойницы, присев на корточки, старательно разжигал еловые шишки. Гурт был возле меня, и мы оба с напряженным вниманием следили за гуроном; у нас под рукой был достаточно большой запас воды, чтобы при желании залить огонь прежде, чем он успеет охватить очень большое пространство.

Так как мы смотрели сверху, то не могли разглядеть лица поджигателя, но когда он поднял голову и посмотрел наверх, следя за пламенем, мы оба узнали в нем свирепого Мускеруска, пленника Джепа. Гурт не выдержал и, высунув дуло своего карабина в бойницу, выстрелил в него, даже не дав себе труда хорошенько прицелиться. Этот выстрел стал как бы сигналом, от которого все мгновенно пришло в движение. Мускеруск в первый момент был как бы ошеломлен этим выстрелом, но затем, издав свой военный клич, как лань, большими прыжками кинулся от стены к своим. Одновременно с этим как из-под земли выросли сотни краснокожих воинов, оглашавших воздух пронзительным, оглушительным криком, они бегали, скакали, прыгали так, что рябило от них в глазах, и казалось, что их тут сотни и тысячи, но вместе с тем они как будто не намеревались атаковать нас, а только метались как угорелые во все стороны, бегали крутом и во всех направлениях, приплясывали и кривлялись с невероятным, чисто обезьяньим проворством и ужимками, время от времени стреляя наугад и, очевидно, выжидая, когда пламя сделает свое дело.

Герман Мордаунт сохранял удивительное спокойствие, женщины тоже вели себя геройски: ни криков, ни жалоб, ни отчаяния, ни даже проявления страха; некоторые из жен колонистов даже вооружились карабинами и совершенно бесстрашно готовились постоять за себя и за своих детей.

Прошло около четверти часа с того времени, как выстрелил Гурт. Огонь стал разгораться, и наши запоздалые усилия потушить его не привели ни к чему. Но это нас не особенно огорчало, так как пламя освещало далеко всю равнину и скалы, а следовательно, и малейшее движение неприятеля, тогда как нас за стеной не было видно; к тому же с равнины стрелять по ним не было никакой возможности, обстреливать же дом не имело смысла, так как толстые бревенчатые стены его были со всех сторон глухие, а двор, где мы, защитники цитадели, собрались, был со всех сторон защищен домом.

Такое было положение, когда горничная Аннеке, разыскав меня в толпе, передала, что ее госпожа просит меня прийти к ней хотя бы только на минутку, если только я могу покинуть свой пост. Так как мне не было поручено никакого поста, то я легко мог отлучиться на несколько минут. Гурт осведомился, не было ли такого же приглашения и ему, но даже в такой критический момент Мэри Уаллас осталась верна себе и, по-видимому, не желала показать бедному Гурту ни малейшего предпочтения перед другими. Аннеке ожидала меня в той самой маленькой гостиной, где мы вчера объяснились с ней; она была одна и бледна как полотно.

– Корни, – сказала она, – я послала за вами, так как почувствовала потребность сказать вам несколько слов, быть может, в последний раз!

– Не тревожьтесь, дорогая моя! Вы преувеличиваете опасность! Гурт, Дирк и я видели минуты в своей жизни намного хуже этих!

Аннеке склонила голову ко мне на грудь и тихо плакала, но вскоре подняла голову и, глядя мне прямо в глаза с любовью и доверием, сказала:

– Корни, моему отцу уже все известно! Вы, конечно, знали, что он желал видеть своим зятем мистера Бельстрода, но вместе с тем он сейчас только сказал мне, что никогда не желал идти в этом деле против моего желания или против моей склонности, и добавил, что мой выбор в то же время и его выбор; он поручил мне передать это вам от его имени. Одному Богу известно, увидимся ли мы, дорогой друг, но, во всяком случае, я подумала, что для вас будет утешительно знать, что отныне мы одна семья!

– Наши родители не имеют других детей, кроме нас, Аннеке, и я верю, что они будут разделять наше счастье!

– Да, я часто с радостью думала о том, что теперь у меня будет мать, ваша мать!

– И мать, нежно любящая вас, как я это не раз слышал из ее собственных уст!

– Благодарю, Корни, за эти слова, они для меня очень отрадны! Но теперь вам пора вернуться к нашим друзьям! Идите, я буду молить за вас Бога!