Джеймс Купер - На суше и на море. Сатанстое (сборник)

– Вы выбрали странный момент, Корни, чтобы говорить о таких вещах, и я едва знаю, что вам ответить! Но мне кажется, что в такую минуту, когда со всех сторон грозит опасность, люди прежде всего должны быть искренними. Я знаю, что мы рискуем быть захвачены этими дикарями, которые кругом обложили наш дом и каждую минуту могут ворваться сюда и умертвить всех нас. Никто из нас не может сказать с уверенностью, что завтра будет жить, и поэтому в случае, если бы с вами, Корни, случилось что-нибудь, а я осталась жить, то весь остаток жизни моей был бы отравлен сознанием, что я не решилась признаться вам в том хорошем чувстве, которое вы давно уже сумели внушить мне к себе, и утаила от вас то счастье, какое испытала, когда несколько месяцев тому назад вы так честно и откровенно признались мне в своих чувствах!

Не понять значения этих слов было совершенно невозможно, тем более что тихие слезы и полное любви выражение ее чудных глаз подтверждали смысл ее речи.

Больше часа мы провели с Аннеке вместе, мы не замечали времени, перебирая все прошедшее, столь дорогое для нас обоих, и Аннеке созналась, что она часто думала о том смелом маленьком мальчугане, который так геройски заступился за нее, когда она была еще крошечной девочкой. Затем она сказала, что Бельстрод, этот столь опасный в моих глазах соперник, никогда не внушал ей иных чувств, кроме чисто родственных. Бедный Бельстрод! Я положительно был опечален за него и не мог удержаться, чтобы не высказать этого Аннеке.

– Не беспокойтесь о нем, – сказала она с лукавой улыбкой, – он, конечно, переживет неприятный момент укола его самолюбия, но затем будет рад, что не дал воли своему мимолетному капризу, внезапно вспыхнувшим чувствам к молодой американке, которая, быть может, была бы совершенно не на своем месте в том блестящем кругу, где должна вращаться его жена. Возможно, что в настоящее время он предпочитает меня всем другим девушкам, которых он знает, но его привязанность, – если то чувство, которое он питает ко мне, заслуживает этого названия, – не похоже на ваше, Корни! Это чувство исходит из глубины его души, я это чувствую; в этом женщины почти никогда не ошибаются.

Помолчав немного, я заговорил о Гурте и о его чувствах к Мэри Уаллас и спросил, неужели его чувство, столь сильное и искреннее, как и мое, не встретит никогда взаимности.

– Позвольте мне, Корни, ничего вам на это не ответить: всякая женщина хочет быть свободной в выборе своей судьбы и всегда держит свои намерения в секрете, но даже в том случае, если бы намерения Мэри были мне известны, я никогда не сочла бы себя вправе говорить о них. Лично не имея больше никаких тайн от Корни Литтлпейджа, я не вправе выдать другую, как выдала себя!

Мне пришлось удовлетвориться этим ответом и сладким сознанием, что я давно любим. Когда Аннеке ушла и я остался один, я был до того ошеломлен происшедшим, что с трудом мог себя успокоить, что все это был не сон.

Но Бельстрода мне было глубоко жаль, скажу даже, болезненно жаль: бедняга был так уверен в успехе, всего какой-нибудь час или два тому назад, и я чувствовал, что у меня положительно не хватит духа сказать ему о том, что произошло.

Гурт Тэн-Эйк вернулся с прогулки с Мэри Уаллас более печальный и огорченный, чем когда-либо.

– Я думал, – сказал он, – что в этот момент общей опасности она наконец откроет мне свое сердце или хоть даст мне маленькую надежду. Но нет! Все, что мне удалось добиться от нее, это замечание, что данный момент совершенно неудобен для таких разговоров. И право, мне кажется, я готов сейчас бежать в лагерь этих распроклятых гуронов, чтобы они убили меня, но вместе с тем я думаю, что все-таки она все это время слушала меня, хотя я говорил ей только об одном, о моем чувстве к ней; ведь это же все-таки утешительно!

Это была правда, но мне невольно напрашивалось сравнение этого поведения Мэри Уаллас с откровенным и чистосердечным признанием Аннеке, и я от души пожалел моего доброго, благородного друга.

Герман Мордаунт заявил, что все могут спать спокойно, так как установлен ночной дозор. Но в Равенснесте было теперь так много народа, что трудно было найти местечко, где бы можно было кинуть охапку соломы, которая должна была служить нам постелью. Впрочем, мы до того устали, что, несмотря на все пережитое за этот день, кое-как приткнулись и заснули как убитые.

Было около трех часов ночи, когда Язон Ньюкем разбудил меня и других мужчин. За несколько минут все были на ногах и вооружены.

Так как индейцы всегда совершают свои нападения перед утром, когда обыкновенно сон у человека намного крепче, то это распоряжение Германа Мордаунта не удивило никого. Пока он стоял, наблюдая за тем, что происходило за стенами форта, мы все собрались во дворе и ожидали его распоряжений; всех нас было двадцать четыре человека.

Язон прекрасно выполнил возложенное на него поручение, то есть разбудил всех мужчин, не потревожив сна ни одной женщины, и очутившись возле бывшего педагога и теперешнего мельника, я похвалил его за ловкость, проявленную им в данном случае; между нами завязался разговор.

– Я полагаю, Корни, что эта война может повлечь за собой некоторые изменения в правах владения участками!

– Не вижу, каким образом это может случиться, мистер Ньюкем, если только вы не рассчитываете, что французы отнимут у нас эту колонию, что весьма невероятно!

– Я не думал о французах. Но разве гуроны не завладели в данный момент всей этой землей, кроме этого форта? Надеюсь, против этого спорить нельзя?!. Если же мы прогоним их и вновь овладеем этой землей и нашими участками, то это будет, так сказать, вновь отвоеванная земля, а завоевание дает право завоевателю на завоеванную территорию, так сказано в законах!

Эту речь Язон клонил к тому, чтобы утвердить свои права собственности на мельницу и участок, арендованный им у мистера Мордаунта. Это был, так сказать, план, задуманный Язоном, лишить Мордаунта его собственности и присвоить этот мельничный участок себе.

Однако мне не удалось ничего возразить ему на это, так как появился мистер Мордаунт и стал рассказывать нам план защиты нашей цитадели. Как и следовало ожидать, индейцы прибегли к единственно возможному, при отсутствии артиллерии, плану атаки: они готовились поджечь ограду и ворваться в дом. С этой целью они на протяжении всей ночи собирали горючий материал и сваливали его у самой деревянной ограды почти на всем ее протяжении.