Джеймс Купер - На суше и на море. Сатанстое (сборник)

Вскоре появился Дирк, и мы втроем направились к набережной – полюбоваться на суда. Часов около девяти мы поднялись по Уолл-стриту, и тогда уже две трети населения толпились на улицах, стремясь к месту гулянья негров.

Показав Язону по пути важнейшие здания, мы вышли за город и пошли за толпой к тому обширному плацу, где обыкновенно производились учения солдат, но который почему-то назывался парком. Здесь гулянье было уже в полном разгаре.

Для Дирка и для меня это зрелище не представляло ничего нового, но Язон еще никогда не видал ничего подобного. В Коннектикуте очень мало негров, да и те растолчены в порошок, так что стали, что называется, ни рыба ни мясо, и в Новой Англии никогда даже не слыхали о праздниках ни церковных, ни политических.

В первый момент Язон был положительно ошеломлен этой пляской, музыкой, шумом всей этой пестрой движущейся и беснующейся толпы. Девять десятых всех негров города Нью-Йорка и всей округи миль на тридцать собрались здесь, на этой равнине, и веселились без удержу, как дети знойной Африки, пили, пели, били в барабаны, кружились, плясали, кувыркались, хохотали во все горло, захлебываясь своим весельем. Множество белых в качестве зрителей вмешивались в толпу, особенно много было детей и молодежи. Мы уже около двух часов толкались в этой толпе; даже Язон настолько осмелел, что решался проявлять признаки удовольствия, как вдруг я потерял своих товарищей в толпе и, бродя наугад, наткнулся на группу молодых девушек и девочек различных возрастов, нарядных и выдержанных, в которых сразу можно было признать девушек из хороших семейств. Некоторые из них были уже вполне взрослые, а одна особенно привлекла мое внимание своей грацией и миловидностью. Она была просто, но элегантно одета, и, когда приблизилась ко мне, мне показалось, что она мне знакома. Когда я услышал звук ее милого, нежного голоса, у меня сразу родилось убеждение, что это та самая прелестная маленькая девочка, из-за которой лет шесть-семь тому назад я, еще будучи мальчуганом, дрался с мальчишкой мясником.

Встретившись взглядом с девушкой, я осмелился отвесить ей низкий поклон, а она улыбнулась, как при встрече со старым знакомым, затем, вся покраснев, сделала мне глубокий реверанс и тотчас же поспешила заговорить со своими спутницами. Что же мне оставалось после этого делать? Я надеялся было, что сопровождавшая Аннеке старая негритянка узнает меня, но – увы! – старуха Катринке, как ее называли, продолжала давать барышням объяснения, ничуть не интересуясь мной.

– А вот, мисс Аннеке, – воскликнула наконец негритянка, – и молодой человек, которого вам, вероятно, приятно будет видеть!

Я обернулся и увидел у себя за спиной Дирка.

Дирк с веселым лицом приблизился к группе и, отвесив общий поклон, дружески поздоровался с моей хорошенькой незнакомкой, назвав ее кузиной Аннеке. «Так это и была мисс Анна Мордаунт, как ее называли в английском обществе, единственная дочь и богатая наследница мистера Мордаунта. Значит, у Дирка вкус лучше, чем я ожидал!» – подумал я. В этот момент он, обернувшись, увидел меня и, сделав мне знак подойти, не без некоторой гордости и самодовольства представил меня своей кузине.

– Кузина Аннеке, это Корни Литтлпейдж, о котором я вам так много и часто говорил. Будьте к нему благосклонны!

Мисс Мордаунт на это мило улыбнулась и сделала грациозный реверанс, но при этом мне показалось, что она силилась удержаться от смеха. Я низко склонился в ответ, бормоча бессвязные любезности, как вдруг неожиданный возглас негритянки заставил меня поднять на нее глаза. Старуха дернула свою барышню за рукав и стала что-то оживленно шептать ей на ухо. Аннеке заметно покраснела и, взглянув на меня, одарила меня поистине очаровательной улыбкой.

– Да, теперь я припоминаю, что мистер Литтлпейдж мне несколько знаком, – сказала она, обращаясь к кузену. – Катринке сейчас напомнила мне, что он однажды рыцарски заступился за меня. Помните, мистер Литтлпейдж, того лавочного мальчишку, который обидел меня и которого вы тут же наказали?

– Но будь их двадцать, а не один, всякий приличный человек сделал бы то же на моем месте!

– Двадцать и даже больше, маленьких или больших, безразлично, вы можете быть спокойны, кузина, у вас не будет недостатка в защитниках! – заявил Дирк.

– В одном я уверена, кузен, – проговорила Аннеке, протянув ручку моему другу, – что мистер Литтлпейдж, который был тогда еще только мастер Литтлпейдж, меня не знал, и я не вправе была рассчитывать на его заступничество.

– Странно, Корни, что ты никогда не говорил мне об этом ни слова! Даже вчера, когда я ему показал Лайлаксбуш и говорил о вас, кузина, он не заикнулся об этом случае.

– Дело в том, что я не знал, что имел счастье заступиться за мисс Мордаунт! Но мистер Ньюкем стоит у тебя за спиной, Фоллок и, вероятно, жаждет быть представленным твоей кузине!

Представление состоялось, и Язон был, в свою очередь, награжден улыбкой и реверансом, на которые он ответил самым педагогическим поклоном, после чего, воспользовавшись моментом, когда мисс Мордаунт говорила с Дирком о семейных делах, Язон слегка дернул меня за рукав и, отведя меня немного в сторону, самым таинственным образом сказал:

– Я не знал, Корни, что вы были школьным учителем!

– А теперь позвольте спросить, откуда вы это узнали?

– Как откуда? Но ведь эта молодая особа только что назвала вас мистером Литтлпейджем. Я слышал это в превосходной степени ясно обоими ушами.

– Так, верно, оно так и было. Вероятно, я в ранней молодости держал какой-нибудь пансион для молодых девиц, а потом каким-то образом забыл об этом, – пошутил я. – Однако мисс Мордаунт поджидает нас; мы хотим пройтись с ней немного.

Часа полтора мы бродили в пестрой толпе между лотками и будочками с товарами; большинство негров, собравшихся здесь, родились в колонии, но были и уроженцы Африки; в Нью-Йорке не существовало такого невольничества, как в южных плантациях, где их держали сотнями, как рабочий скот для обработки полей, под надзором надсмотрщиков и где на них смотрели, как на парий. Здесь негры всегда жили под одним кровом со своими господами и употреблялись главным образом для домашних услуг; вообще с ними обращались очень хорошо, особенно в голландских семьях, в большинстве случаев они были всей душой преданы своим господам.

Во всех голландских семьях и во многих английских, породнившихся с голландцами, существовал обычай: когда ребенку, сыну или дочери без различия, исполнялось шесть лет, ему дарили раба одного с ним возраста и пола с соблюдением известных традиционных обрядов, после чего считалось, что молодой господин и его негр как бы сливались воедино; они становились неразлучными на всю жизнь, и только в случае какой-нибудь огромной провинности того или другого союз этот расторгался. Так, например, промотавшийся господин, будучи вынужден расстаться со всеми своими рабами, все-таки удерживал при себе своего личного раба; в случае ссылки или разорения только один этот раб оставался при своем несчастном господине и делил с ним и наказание, и нищету.