Джеймс Джойс - Улисс [ЛП]

– Встречался мне китаец,– вещал тягучий рассказчик,–с маленькими такими катышками, как бы из замазки, так он положил их в воду и они раскрылись и из каждого вышло что-то своё. Один стал как корабль, из другого получился дом, ещё из одного – цветок. Могут накормить тебя супом из крыс,– добавил он для аппетита,– китайцы эти самые.

По-видимому, уловив выражение сомнения на их лицах, планетопроходец опять перешёл на свои приключения.

– А ещё я видал, как в Триесте итальянский малый прикончил человека. Ножом в спину. Нож типа этого.

Повествуя, он вынул складной нож криминального вида, как раз под пару владельцу, и стиснул его в боевой ухватке.

– В борделе дело было, разборка между двух контрабандистов. Малый прятался за дверью, подкрался сзади. Тихонько так. Готовься к встрече с Богом, говорит. Хрясь! Всадил ему в спину по рукоять.

Его тяжелый взгляд сонливо бродил вокруг, как бы бросая вызов их дальнейшим расспросам, если б таковые у них вдруг возникли.

– Неслабый кусок стали,– повторил он, озирая свой жуткий стилет.

После столь сокрушительного эпилога, достаточного, чтоб устрашить любого храбреца, он защёлкнул лезвие и прибрал упомянутое оружие прочь, на прежнее место, в свою камеру ужасов, иначе говоря – в карман.

– Они большие любители холодной стали,– вставил кто-то из тугодумов, выручая всех.– Потому-то сперва думали, что убийства в парке, где непокорённые орудовали ножами, дело рук иностранцев.

На отпущенное замечание—явный пример тому, что неведение порою благо—м-р Цвейт и Стефен инстинктивно, но всяк по своему, оба бросили красноречивые взгляды, соблюдая, впрочем, благоговейную тишь неукоснительного entre nous , в том направлении, где Шкуродёр, alias держатель, отдраивал потёки со своего кипятильного аппарата. Его непроницаемое лицо являлось прямо-таки творением искусства, готовой тебе диссертацией – просто садись и описывай, и создавало впечатление будто он и близко не в курсе, о чём здесь толкуют. Забавно весьма.

Тут последовала довольно затяжная пауза. Один что-то вычитывал из вечерней газеты в кофейных брызгах; другой вертел открытку с туземной choza de ; ещё кто-то – увольнительную моряка. Что касается лично м-р Цвейта, он погрузился в задумчивость. Ему живо помнились времена затронутого случая, словно вчера это было, а не лет двадцать назад, в дни волнений в стране, который грянул бурей по всему, фигурально выражаясь, цивилизованному миру в начале восьмидесятых, в восемьдесят первом, если уж быть точным, когда ему ещё только-только исполнилось пятнадцать.

– Эй, босс,– вмешался моряк,– верника-ка нам эти бумажки.

Требование было исполнено и он сгрёб их, шкрябонув по столу.

– А Скалу Гибралтар видали?– поинтересовался м-р Цвейт.

Моряк, почавкивая, сморщился этаким макаром, что можно было истолковать хоть как ага, да, или нет.

– Ах, так вы и там причаливали,– сказал м-р Цвейт,– на самой оконечности Европы,– полагая, а вдруг бродяга какими-там-нибудь реминисценциями, но тот до этого не дошёл, и только лишь сплюнул резкой струёй в опилки и с каким-то ленивым презрением покачал головой.

– В каком примерно году?– истолковал м-р Цвейт.– Может, корабли припомните?

Наш soi-disant моряк почавкал чуток, изголодало вжёвываясь, прежде чем ответить.

– Устал я от этих всех скал на море,– сказал он,– и от кораблей, и от судоходства. Вяленая солонина без продыху.

Утомлённый, даже и на вид, он смолк. Вопрошавшему дошло, что вряд ли он выудит что-то новое из эдакого стреляного воробья, и он предался рассеянным раздумьям о необъятных количествах воды на земном шаре. Достаточно сказать, что она на нём покрывает целых три четверти, что подметит самый мимолетный взгляд на карту, и потому он полностью осознавал значение владычества над морями. Неоднократно—раз, эдак, с дюжину—примечал он около Северного Быка в Доллимонте сверхдревнего бороздителя морей, явно бесприютного, что обычно сидел на изгороди у не слишком-то ароматного моря, всматриваясь, естественно, в его просторы, грезя о свежих лугах и пастбищах новых, как кто-то где-то поёт. И он задавался неразрешимым вопросом – зачем? Возможно, тот и сам бился над разгадкой этой тайны, когда вдоль и поперёк бороздил противоположные полушария и всё тому подобное, как сверху, так и снизу—ну, не в полном, конечно, смысле снизу—испытывая судьбу. А шансы двадцать против нуля, что, на самом-то деле, никакой такой тайны тут нет и впомине. Тем не менее, не вдаваясь в minutae дела, остаётся неоспоримый факт наличия моря во всей его красе и славе и, по естественному развитию событий, не так, так эдак, приходится в нём плавать, бросая вызов провидению, хоть всё это ещё один пример тому, что люди рады спихнуть любое бремя на других, взять хотя бы идею ада, или лотереи, или страховки, где всё строится на точно таких же принципах, и исходя из этой причины, не поминая уж прочих, спасательный корабль ВОСКРЕСЕНИЕ оказался весьма даже похвальным нововведением, если доходчиво всё втолковать, и большая часть общества, независимо от места жительства—на суше или возле моря, это уж кому как выпало—должны быть благодарны им, а так же и портовикам, и службе береговой охраны, которым приходиться лезть на такелаж и отчаливать, и болтаться среди стихий в любую пору, как того требует долг и ИРЛАНДИЯ ЖДЕТ ОТ КАЖДОГО ИЗ НАС, и так далее, иногда попадая в жуткие передряги по зимнему времени, или достаточно ещё хотя бы вспомнить ирландские маяки, Киш и прочие, что могут перевернуться в любой момент, при экскурсии вокруг которых он, однажды, со своей дочерью пережил весьма бурную, если не сказать штормовую погоду.

– Ходили мы на БРОДЯГЕ с одним корешом,– продолжил старый морской волк, и сам тоже бродяга,– так он списался на берег и надыбал непыльную cлужбу лакеем у джентельмена, за шесть фунтов в месяц. Вот эти брюки, что на мне, он дал, а ещё штормовку и этот ножичек. Мне бы такую работёнку – побрить да щёточкой почистить. Осточертело шататься по свету. Теперь вот сынок мой, Дэнни, рванул на моря, а мать-то уж было пристроили его к обивщику в Корке, зашибал бы хорошую монету.

– Сколько ему?– вопросил один слушатель, который, между прочим, если всмотреться сбоку, чем-то смахивал на Генри Кемпбелла, городского клерка, что сбросил бремя должностных забот и отдыхает – неумытый и в неглиже, конечно, и крепко подрумянивши свой носовой придаток.

– Ну,– ответил моряк медленным озадаченным тоном,–сынишке моему, Дэнни? Теперь, наверно, восемнадцать будет, я так прикидываю.

Вслед за этим Шкибберийский папаша расхлыстнул серую или, в любом случае, грязную рубаху обеими руками и ими же поскрёб грудь, где виднелась татуировка синими китайскими чернилами с изображением чего-то вроде якоря.