Джеймс Джойс - Улисс [ЛП]

– Та сучка во всём виновата, английская прошмандовка,– прокомментировал владелец забегаловки.– Она вколотила первый гвоздь в крышку его гроба.

– Всё равно, отличный кусок бабенции,– заметил soi-disant городской клерк Генри Кемпбелл,– вся при теле. Я видел её картинку в парикмахерской. Муж её был капитан или офицер.

– Ага,– подхватил Шкуродёр с усмешкой,– а кроме был полной подтиркой.

Эта бесплатная добавка юморного плана произвела затяжной хохот среди его entourage . Что до Цвейта, то он, без наималейшего намёка на улыбку, сидел уставившись куда-то по направлению к двери и размышлял о той, канувшей в былое, истории, что вызвала тогда огромный интерес, как только обнародовались факты вместе, что окончательно усугубило, с письмами их переписки, полными обычной для влюблённых слащавой чепухи. На первых порах всё шло чисто платонически, покуда вмешательство природы не вызвало взаимную привязанность и та, своим чередом, заполыхала кульминацией, что наполнила сплетнями весь город, пока не грянул ошеломительный удар, как долгожданное известие для многочисленных (и даже очень) злопыхателей, горящих готовностью ускорить его крах, хотя их связь с самого начала была достоянием публики, просто без той сенсационной огласки, что позже распустилась таким махровым цветом. Но раз имена их уже притёрлись слуху и раз уж он был её постоянным фаворитом, какая, спрашивается, особая нужда орать во всеуслышание любым и каждым, то есть про факт, что он делил с ней спальню, как выяснилось из свидетельских показаний под присягой, когда переполненный зал суда поголовно замирал от потрясения, буквально наэлектризованный непрестанно нарастающим числом свидетелей, видевших как он, такого-то и такого-то, конкретно, числа выкарабкивался в спальном одеянии из апартаментов верхнего этажа посредством приставной лестницы, также использованной и для получения доступа туда же, а еженедельники, такие падкие на ягодку, просто лопатой гребли из этого всего деньги. А дело, всего-то-навсего, в том, что это был самый обычный случай, когда муж не тянет, как положено, и между ними нет уже ничего общего, кроме фамилии, когда на сцене появляется настоящий мужчина, сильный до потери пульса, который оказывается жертвой её бархатистых чар и забывает кто он и откуда. Обычный итог, таять от улыбок возлюбленной. Всплыл извечный вопрос супружеской жизни, если начистоту. Могут ли состоящие в браке любить настоящей любовью, то есть, если брать посторонних? Впрочем, их случай сюда совершенно не вписывается, он видел её глазами влюбленного, мчась на волне безрассудности.

По своим личным качествам, это был отличный экземпляр мужчины, наделённый, что и говорить, истинными дарованиями высшего порядка, то есть, если сравнивать с тем пришей-пристегай военным на роли без слов (оказавшимся пустым местом из разряда ПРОЩАЙ, МОЙ БРАВЫЙ КАПИТАН, из лёгкой кавалерии, 18-й гусарский, если быть точным), с неугасимой верой (падший вождь, то есть, а не первый из них обоих) в предначертанный ему путь, в котором она—ну, ещё бы, на то и женщина!—быстро предугадала явную способность пробиться к славе, и он был почти на волосок, да подгадили священики и приверженцы писания как такового, а его, такие верные на первых порах, товарищи в борьбе, совместно со столь близкими его сердцу изгнанныеми арендаторами, за которых он так ратовал и принимал колотушки в сельских местностях страны, на что они не расчитывали и в самых буйных своих мечтаниях, весьма сноровисто поджарили его матримониального гуся, причём костер разложили на его же голове, точь-в-точь как тот брыкливый осёл из притчи. Теперь оглядываясь вспять в ретроспективном расположении, всё кажется как бы сном. И возвращение назад – самый никудышний выбор, тут и без слов ясно, что оказываешься отрезанным ломтём, потому что всё меняется с течением времени. Вроде того, подумалось ему, как район Айриштаун-Стренд, где он прожил немало-таки лет, смотрится как-то иначе со времён его переезда на жительство в северную часть. Неважно, север или юг, но это оказалось обычным случаем, простым и неподдельным, пылкой страсти, перевернувшей на себя тачку мщения, что слово в слово подтверждает его правоту, ведь и она была испанкой, или наполовину, а женщины такого типа не делают чего-то вполовину, готовые с южной необузданностью страсти пустить по ветру последний лоскуток пристойности.

– Точное подтверждение моим словам,– сказал он, с жаром в груди, Стефену,– и, если я не слишком заблуждаюсь, она тоже была испанкой.

– Дочь короля Испании,– выговорил Стефен, бормотнув что-то ещё такое или эдакое, довольно неразборчиво, про прости-прощайте испанские луковицы, и первая земля накликавшая Мертвяка, и от Баранолба до Скиллы столько уж их побывало…

– Неужто?– воскликнул удивленно Цвейт, впрочем, ничуть не изумляясь.– Мне ещё не приходилось слышать эту версию. Хотя, наверно, так оно и есть, ведь она оттуда. Насчёт, Испании.

Осторожно, в обход книги в своем кармане, УСЛАДЫ, которая, кстати, ему напомнила про другую – просроченную, из библиотеки на Капел-Стрит, он вынул свой записник и, поспешно пролистывая всякую всячину, наконец-то…

– Кстати, на ваш взгляд,– сказал он, задумчиво доставая потёртое фото,– это испанский тип?

Стефен, следуя приглашению, посмотрел вниз, на фото дамы крупных форм в полном расцвете женственности, с притягательной, без утайки, плотью в вечернем платье свободного кроя и откровенно низким вырезом для удобств обозрения ощутимо объёмистых грудей, которая, чуть приоткрыв полные губы для показа отличных зубов, стояла весомо опираясь на рояль с раскрытой на пюпитре балладой СТАРЫЙ МАДРИД, по своему прелестная вещица, что была тогда в самой моде. Её (дамы) большие, тёмные глаза смотрели на Стефена, готовые вот-вот улыбнуться чему-то восхитительному, эстетические достоинства всей композиции лежали на Лафайете, моднейшем дублинском фотографическом художнике с Вестморленд-Стрит.

– Моя жена, м-с Цвейт, prima donna мадам Твиди,– пояснил Цвейт.– Снимок сделан не так уж много лет назад. В 96 или того около. Очень похожа на себя – тогдашнюю.

Он тоже смотрел, совместно с молодым человеком, на фото дамы, своей законной нынешней жены, которая, по его словам, являлась одарённой дочерью майора Брайана Твиди с замечательной, проявившейся уже в раннем возрасте, способностью к пению, а первое публичное выступление имело место, как исполнились сладкие шестнадцать. Лицо удачно получилось, передавая присущую ей выразительность, зато фигура в жизни намного привлекательней, просто тут поза не та. Она бы запросто могла (просто к слову пришлось) быть натурщицей, не вдаваясь в плавность линий на… Он перешёл, будучи, отчасти, художником в свободное время, на общую эволюцию образа женщины, такое совпадение – не далее как сегодня ему довелось любоваться теми греческими статуями, образцы художественного совершенства в Национальном музее. Мрамор способен передать оригинал, плечи, спину, всю симметрию. И прочее, ну, да, пуританизм. Скажем у Св. Иосифа главное… а вот на фото не то, всё-таки это не совсем искусство, вобщем.