Джеймс Джойс - Улисс [ЛП]

– Но всех блистательней история Уайльда,– сказал м-р Бест, вознося свой блистательный блокнот.– Это его ПОРТРЕТ М-РА В. Х. , где он доказывает, что сонеты написаны Вилли Хьюджесом, человеком всевозможных оттенков.

– Или может быть для Вилли Хьюджеса?– спросил квакеробиблиотекарь.

Или Хьюдж Виллс. М-р Вильям Хлам. В. Х.: вгадай хто?

– Я хотел сказать, для Вилли Хьюджеса,– легко подправил свою вставку м-р Бест.– Всё это, конечно, парадокс, знаете ли, Хьюджес и "хуже-с" и "ужас", но это так типично для манеры его подачи вещей. В этом сама суть Уайльда, знаете ли. Коснуться слегка.

Его взгляд коснулся их лиц слегка, пока он улыбался, белокурый эфеб.

Прилизанная суть Уайльда.

Остряк ты штопанный. Пропил три драхмы из дукатов Дэна Дизи.

Сколько я уже потратил? О, пару шилингов.

Чтоб булькнули газетчики.

Юмор мокрый и сухой.

Остроумие. Ты променял бы весь свой ум на горделивый наряд юности, в котором он выпендривается. Абрисы утолённого желания.

Может быть много бо. Прихвати её для меня. В сезон случки. О, небо, пошли им крутой течки. Да, разложи, как голубь черепаху.

Ева. Нагой пшеничнобрюхий грех. Змей обвил её, скрыв в поцелуе жалo.

– Так вы полагаете, это всего лишь парадокс?– вопросил квакер библиотекарь.– Насмешника никто не воспримет всерьёз, если он абсолютно серьёзен.

Они всерьёз заобсуждали серьёзность насмешника.

Вновь отяжелелое лицо Мака Малигана малость поглазело на Стефена.

Затем, поматывая головой, он прошёл ближе, достал из кармана сложенную телеграмму. Его скорые губы прочли, улыбаясь с новым восторгом.

– Телеграмма!– возгласил он.– Чудо вдохновенья! Телеграмма! Папская булла!

Он сел на угол неосвещённого стола, читая громко и радостно.

– СЕНТИМЕНТАЛИСТ ТОТ, КТО ПОЛЬЗУЕТСЯ, НО НЕ СЧИТАЕТ СЕБЯ В НЕИЗБЫВНОМ ДОЛГУ. Подпись: Дедалус. Откуда ты её отправил? Из борделя? Нет. Сквер у колледжа. Ты пропил четыре гинеи? Тетушка решила повидать твоего несубстанционального отца. Телеграмма! Малачи Малига, Шип, Нижняя Эбби-Стрит. О, мим, как ты неповторим! О, оезуиченый шплинт!

Он радостно впихнул бланк и конверт в карман, но причитал при этом жалостливо:

– Про шо ж вам и толкую, сладкий господин, шо мы ж там уж заслабли вконец, Хейнс да я, ну, дак и пора ж уже ж. Сидим, бурчим, шо уздрогнуть ба по стакашке, шо и монах уже б доплёлся, так я се думаю, хоч он и квёлый от блудства. И мы ж ото и час, и два, и три сидим у Коннери, воспитанно дожидаем по бокалу на рыло.

Он взвыл!

– Мы ж там отак, драгуша, а ты ж хрен знает где, и подсылаешь нам такую свою писульку, а у нас же ж языки уж выперли по метру, как у сухостойных монашков в тоске по простипоме.

Стефен рассмеялся.

Быстро, предупреждающе Хват Малиган подался вперёд:

– Блядоход Синдж разыскивает тебя,– сказал он,– чтоб прикончить. Он прослышал, будто ты поссал на его входную дверь в Гласхуле. Теперь он бродит по пампасам, чтоб выследить и завалить тебя.

– Меня!– воскликнул Стефен.– Это было твоим вкладом в литературу!

Хват Малиган распотешенно отогнулся вспять, хохоча к тёмному подслушивающему потолку.

– Тебе конец!– хохотнул он.

Грубое рыло грозившее мне из-под карниза над месивом огней на рю-Сент-Андрэ-дес-Арте. Словами слов на слова, парасловица. Ойсин с Патриком. Фавн, что повстречался ему в лесу Кламарта, размахивающий винной бутылкой. C'est vendredi saint! Убойнохохменный ирландский. Образ его, скитающий, он встретил. Я – свой. Попался мне дурак в лесу.

– М-р Листер,– признес служитель от распахнутой двери.

–…где всякий может найти своё. Так судья м-р Моден в его ДНЕВНИКЕ МИСТЕРА ВИЛЬЯМА МОЛЧУНА обнаружил охотничьи словечки.

Да? И какие же?

– Тут один джентельмен, сэр,– сказал служитель, выступая вперед и протягивая визитную карточку.– Из НЕЗАВИСИМОГО. Он хочет просмотреть подшивку НАРОДА КИЛКЕНИ за прошлый год.

– Да-да-да, конечно. Этот джентельмен?..– Он пылко схватил карточку, глянул, не различил, отложил, непроглянутую, оглянулся, спросил, скрипнул, спросил:

– Так он?.. Ах, там!

Резвой мазуркой отошёл и вышел. В дневном свете коридора он зачастил, полнясь служебным рвением, честнейший, любезнейший, достойнейший квакер.

– Этот джентельмен? ЖУРНАЛ НЕЗАВИСИМОГО? НАРОД КИЛКЕНИ? Разумеется. Дeнь добрый, сэр. НАРОД.. У нас есть, конечно.

Терпеливый силует выжидал, выслушивая.

– Все ведущие провинциальные…СЕВЕРНЫЙ ХИГ, КОРК ИГЗЭМИНЕР, ГАРДИАН ЭНИСКОРЕЯ, 1903…Не угодно ли?.. Эванс, проводи джентельмена… Если вы последуете за служ… Или позвольте мне… Сюда… Пожалуйста, сэр…

Всецело преисполнясь долгом, указывал он путь ко всем провинциальным газетам, кланяющаяся тёмная фигура следовала за его торопливыми каблуками.

Дверь закрылась.

– Жидок!– выкрикнул Хват Малиган.

Он подскочил и схватил карточку:

– Как там его? Изик Мойся? Цвейт.

Он затарахтел дальше.

– Потопал дальше Иегова, собиратель кожи с членов. Я застукал его в музее, куда захожу поклониться пенорождённой Афродите. Греческие губы, что отродясь не косоротились в молитве. Следует ввести ежедневное поклоненье ей. ЖИЗНЬ ЖИЗНИ ВОЗЖИГАЮТ ТВОИ ГУБЫ.

Тут он вдруг обернулся к Стефену.

– И он тебя знает. Знакомый твоего отца. А у меня такое опасение, что он и греков перегречит. Взор его блеклых галилеанских глаз был обращен к медиальной борозде. Венера Каллипига. О, громыханье тех яиц! Бог бросился в погоню за девственной беглянкой.

– Выслушаем ещё,– постановил Джон Эглинтон с одобрения м-ра Беста.– Нам стало интересно насчёт м-с Т.И.Хоньи, о которой мы прежде думали, если вообще думали, как о терпеливейшей Гризельде, или домоседке Пенелопе.

– Антисфен, ученик Горгия,– сказал Стефен,– отнял пальму красоты у благоверной Менелая, аргивянской Елены, у этой дощатой кобылы Трои, в которой переспали десятка два героев, и вручил приз бедняжке Пенелопе. Двадцать лет прожил он в Лондоне и, в определённый период, огребал жалованье не менее лорд-канцлера Ирландии. Жил на широкую ногу. Его искусство превосходит ремесло феодализма, по выражению Волта Уитмена, это искусство пенящееся через край. Жаром пышущие пироги с рыбой, зелёные кувшины испанского вина, медовые соты, сахарные розы, марципаны, крыжовниковые голуби, яствосласти. Сэр Вальтер Рейли, когда его арестовали, имел при себе полмиллиона франков плюс узорчатый корсет. Узурпаторка Элиза Тюдор имела нижнего белья не меньше царицы Савской. Двадцать лет он там болтался – между супружеской любовью, с её добродетельными восторгами, и любовью скотской, с её порочными наслаждениями. Вам известна история Манинхема о том, как жена некоего горожанина пригласила Дика Бербеджа к себе в постель, увидав его в РИЧАРДЕ III , а Шекспир подслушал и, не делая много шума из ничего, взял корову за рога, и когда Бербедж пришёл и постучался в дверь, ему было отвечено из-под одеял каплуна: Вильям Завоеватель явился прежде Ричарда III. Любая всякая годится игруну: и веселая ледюшка, милашка Всамраз, влезь да выстони О, и его деликатная пташечка, Пенелопа Богачсон, дама незапятнанных достоинств, и стерва с набережной – пенни за ходку.