Джеймс Джойс - Улисс [ЛП]

Эглинтонус, ожив от удовольствия, поднял скромнолучащийся взгляд. Радостно глянул, весёлый пуританин, сквозь спутанную жимолость.

Льсти. Изредка, но льсти.

– Себе свой собственный отец,– сказал Сынмалиган себе.– Стойте. Я тяжел ребёнком. У меня нерождённое дитя в мозгу. Паллада Афина! Пьеса! Пьеса самое то! Дайте-ка разродиться!

Он стиснул свой брюхолоб обеими родовспоможными руками.

– Что до его семьи,– сказал Стефен,– имя его матери живёт в Арденском лесу. Её смерть родила из него сцену с Волумнией в КОРИОЛАНЕ . Смерть его мальчика-сына это сцена смерти юного Артура в КОРОЛЕ ДЖОНЕ . Гамлет, чёрный принц, это Гамнит Шекспир. От кого девчонки в БУРЕ , в ПЕРИКЛЕ , в ЗИМНЕЙ СКАЗКЕ , мы знаем. С кого писана Клеопатра, мясная похлебка Египта, или Крессида, или Венера, нетрудно догадаться. Но в записях имеется ещё один член семьи.

– Интрига сгущается,– сказал Джон Эглинтон.

Квакер библиотекарь, всколыхиваясь, вьюлился на цыпочках, колых, маска его, колых, в спешке, колых, квак.

Дверь закрыта. Камера. День.

Внемлют. Трое. Они.

Я ты он они.

Служись, месса.

СТЕФЕН: У него было три брата, Жильберт, Эдмунд, Ричард. Жильберт, уже в старости, поведал неким господам, как один раз он прошёл затак, майстер Провершшик пропустил, ага, и повидал сваво братеню, майстра Выллю, этта, што пиески-то пысал ву Лоннуне, как он прыдставлялси в уморной пиеске, там ишшо мужик у ево на спине. Феатрова сосиска заполнила с верхом душу Жильберта. Его нет нигде: но Эдмон и Ричард отражены в работах сладкогласого Вильяма.

МЕДЖЭГЛИНТОН: Имена! Что в имени?

БЕСТ: И моё имя Ричард, знаете ли. Надеюсь, вы замолвите доброе слово за Ричарда, знаете ли, ради меня. ( Смех .)

ХВАТ МАЛИГАН: ( Piano, diminuendo )

СТЕФЕН: В его троице Сил Зла, из этих петушистых негодяев – Яго, Ричарда Горбуна и Эдмунда в КОРОЛЕ ЛИРЕ , двое носят имена нехороших дядей. К тому ж, последняя пьеса написана, или писалась, пока его брат Эдмунд лежал умирая в Саутварке.

БЕСТ: Надеюсь вздрючат Эдмунда. Не надо, чтоб моего тёзку Ричарда…( Смеx ).

КВАКЕРЛИСТЕР: ( a tempo ) Но посягнувший на имя честное моё…

СТЕФЕН: ( stringendo ) Он припрятал своё собственное имя, честное имя, Вильям, в пьесах – тут жонглер, там актёр без слов – как художник в старой Италии помещал свой портрет в тёмном углу холста. Зато раскрыл его в сонетах, где will встречается в избытке. Пoдобно Джону О'Гонту он дорожит именем своим, так же как гербом, ради которого не блюдолизил – соболь вставший на дыбы под серебряным копьем, honorificabilitudinitatibus , ему дороже славы величайшего потрясателя сцены в стране. Что в имени? Вот о чём спрашиваем мы сами себя в детстве, когда пишем имя, про которое нам сказали, что это наше. Звезда, дневная звезда, огнедраконом взвилась при его рождении. И днём она сияла в небесах ярче, чем Венера в ночи, сияла и по ночам над дельтой Кассиопеи, заходящего созвездия, что несло инициал его имени среди звезд. Взгляд его устремлялся к созвездию, склоняющемуся над горизонтом к выплеску из медведицы, когда он шёл меж спящих полей летней полночью, возвращаясь из Шотери и из её объятий.

Оба удовлетворились. Я тоже.

Не говори, что ему было девять лет, когда она угасла.

И из её объятий.

Выжди, чтоб стали домогаться и завоёвывать. Ага, красный девич. И кто же станет завоёвывать тебя?

Читай в небесах. Autontimerumenos. Bous Stephanoumenos . Где твоё созвездие?

Стефен, Стефен, козыри трефы. С. Д. Sua donna. Gia: di lui. Gelindo risolve di non amar. С. Д.

– Что это м-р Дедалус?– спросил квакер библиотекарь.– Был такой небесный феномен?

– Ночью звезда,– сказал Сефен,– днём клубящийся столп.

Что тут ещё скажешь?

Стефен взглянул на свою шляпу, трость, ботинки.

Stephanos , мой венец. Мой меч. Его ботинки портят мне форму ступни. Купи пару. И носки у меня в дырках. Ещё носовик нужен.

– Ты неплохо сыграл на имени,– признал Джон Эглинтон.– Твоё тоже достаточно необычно. Полагаю, тут кроется объяснение твоему фантастическому юмору.

Мы, Меджи и Малиган. Легендарный мастер, ястребоподобный человек. Ты летал. Куда? Нью-Хевен – Дьепп, пассажир третьего класса. Париж и обратно. Чибис. Икар. Pater, ait

Исхлёстанный морем, рухнувший, барахтающийся. Чибис ты. Быть тебе чибисом.

М-р Бест рьяно поднял свой блокнот сказать:

– Это крайне интересно, потому что этот мотив брата, знаете ли, мы встречаем и в древних ирландских мифах. Точно как и вы говорите. Трое братьев Шекспиров. У Гримма тоже, знаете ли, сказки. Третий брат женится на спящей красавице и получает главный приз.

Наилучший из братьев Бест. Хороший, получше, наилучший.

Квакер библиотекарь застыл в антраша рядом.

– Хотелось бы знать,– сказал оного из братьев вы… Насколько я понимаю, вы предполагаете проступок с одним из братьев?.. Но, может, я забегаю вперёд?

Он поймал себя на проступке: оглянулся вокруг: стушевался.

Служитель от дверей позвал:

– М-р Листер! Отец Дайнин спрашивает.

– О! Отец Дайнин! Бегу, прямо-таки бегу.

Скоро рямо скрипя рямо он рям рямо скрылся.

Джон Эглинтон затронул прерванное.

– Валяй,– сказал он,– послушаем что скажешь о Ричарде и Эдмунде. Ты ведь их под конец приберёг, а?

– Попросив вас вспомнить двух этих высокородных родственников, дядю Ричи и дядю Эдмона,– ответил Стефен,– чувствую, что быть может, я затребовал чересчур. Брата забывают чаще, чем зонтик.

Чибис.

Где брат твой? Холл аптеки. Мой точильный камень. Он, потом Крэнли, Малиган: теперь эти. Слова, слова. Но делай. Делай речь. Насмешничают испытать тебя.

Делай. И пусть тебя делают.

Чибис.

Я устал слышать свой голос, голос Исайи. Всё царство за глоток.

Дальше.

– Вы скажете, имена эти уже стояли в хрониках, откуда он брал материалы для своих пьес. Вот только, почему он брал эти, а не другие? Ричард, горбатый шлюхин сын, недоносок, заводит амуры с вдовой Энн (что в имени?), домогается и раскладывает шлюхину дочку, весёлую вдову. Ричард завоеватель, третий брат, приходит после завоёванного Вильяма. Остальные четыре акта этой пьесы вяло болтаются на этом первом. Из всех королей единственно Ричард не прикрыт щитом шекспировой почтительности, мирового ангела. Почему сюжет КОРОЛЯ ЛИРА , в котором фигурирует Эдмонд, выдернут из АРКАДИИ Сиднея и насажен на рожон кельтской легенды, которая древней самой истории?

– Такой уж был обычай Вилла,– защитил Джон Эклектикон.– Нынче мы не станем сплетать норвежскую сагу с выдержками из романа Джорджа Мередита. Que voulez-vous ? сказал бы Моор. Ведь помещает же он Богемию на берегу моря, и заставляет Улисса произносить цитаты из Аристотеля.