Джеймс Джойс - Улисс [ЛП]

Кур-ла-Райне. Encore vingt sous. Nous ferous de petites cochonneries. Minette? Tu veux?

– Вершки изысканного общества. И мать Вильяма Довенанта из Оксфорда, с её бокалом канарского за каждого кенара.

Хват Малиган, набожно устремив очи горе, вознёс молитву.

– Всеблагая Маргарет Мария Всемдавательница!

– И дочка Генри шестижёнца и прочие дамочки-подружки из соседних гнёзд, как поёт джентельмен-поэт Лон Теннисон. Но все эти двадцать лет напролёт чем, по-вашему, занималась бедняжка Пенелопа в Стратфорде за диагональными окошками?

Делай и делай. Дело свершено. По розарию на Феттер-Лейн у Джеральда, цветочника, ступает он рыжеватоседоватый. Лазурный колокольчик под цвет её вен. Он шагает. Одна жизнь – вся. Одно тело. Делай. Но делай. Вдали, где прёт убожеством и похотью, руки тискают белизну.

Хват Малиган стукнул по столу Джона Эглинтона, резко.

– Кого подозреваете?– потребовал он.

– Говорят, он отвергнутый любовник из сонетов. Отвергнутый раз, отвергнут и во второй. Но придворная шлюшка отвергла его ради лорда, ради его же мой-дорогой-любимый.

Любовь, что не смеет вымолвить своё наименование.

– Как англичанин, то есть,– Джон вклинил твёрдо Эглинтон,– не мог он лорда не любить.

Старая стена, по ней вдруг промелькивают ящерки. В Чарентоне я глазел на них.

– Похоже на то,– сказал Стефеназ уж он готов исполнять для него и поочерёдных безухих лоханок, священую услугу, исполняемую конюхом для жеребца. Возможно, как и Сократ, имел он мать-повитуху и мозгогрызку-жену. Но та, словоблудная стерва, постельной клятвы не нарушала. Две вещи изводят бедного призрака: нарушенная клятва и тупорылый дуболом, которому досталась её склонность, брат почившего мужа. Сладенькая Энн, полагаю, горячих была кровей. Искусительница один раз будет ею и во второй.

Стефен смело обернулся на стуле.

– Бремя улик против вас, а не меня,– сказал он хмурясь.– Если вы отрицаете, что в пятой сцене Гамлета он заклеймил её позором, тогда скажите мне: отчего за все тридцать четыре года, с того дня как она взяла его в мужья и до дня, когда она его похоронила, он ни разу не упомянул о ней? Все женщины в этом роду пережили и схоронили своих мужей: Мэри, её добряка Джона, Энн её дорогого бедного Виллика, когда он разбушевался и умер на её руках, бесясь, что приходится уходить первым, Джоан своих четырёх братьев, Юдифь, мужа и четырёх сыновей, Сюзан, также своего мужа, тогда как дочь Сюзан, Элизабет, используя выражение дедули, вторым обзавелась, прикончив первого.

О, да, упоминание, всё-таки, отыщется. В те годы, когда он жил богатой жизнью в Лондоне, ей, для уплаты долга, пришлось занять сорок шиллингов у пастуха её отца. Так объяснитесь же. И истолкуйте заодно его лебединую песнь, где он превознёс её перед потомством.

Он обернул лицо к их молчанию.

На что, подумав, Эглинтон:

За ним, кривляясь Сатана, Насмешник:

ПУНКТ

Онейоставил

Подержанную

Ржаную

Держапод

Ставилкро

Овва!

– У деревенских красавиц не густо было с движимым в те времена,– отметил Джон Эглинтонак и нынче, если наши пьесы из крестянской жизни верны прототипу.

– Он был богатым сельским джентельменом,– сказал Стефен,– имел и герб и поместье в Стратфорде, и дом в Ирланд-ярде, был капиталистом-акционером, законодателем, имел ренту с фермы. Так отчего же не оставил ей свою лучшую кровать, если желал, чтоб ей оставшиеся ночи она дохрапывала мирно?

– Ясно, что было две кровати, лучшая и подержанная,– подметил м-р Подержаный Бест тонко.

– Separatio a mensa et a thalamo ,– приулучшил Хват Малиган и получил улыбки.

– У древних поминаются знаменитые кроватижаной Эглинтон приморщинился, кроватно улыбаясь.– Дайте-ка подумать.

– Древние упоминают, что Стагирит, школяр-шалун и лысый мудрец-язычник,– сказал Стефен,– умирая в ссылке освобождает и награждает своих рабов, воздаёт должное старшим, выражает желание быть положенным в землю рядом с костьми своей умершей супруги и просит друзей быть добрыми к его старой подружке (не забывайте Нелл Гвин Херпилис) и разрешить ей жить на его вилле.

– Вы имеете ввиду, так он умирал?– спросил м-р Бест с легкой озабоченностью.– Я имею ввиду…

– Он умер мертвецки пьяным,– закупорил Хват Малиган.– Кварта эля – королеское блюдо. О, я должен вам пересказать слова Доудена.

– И что же он сказал?– спросил Бестеглинтон. Вильям Шекспир и Компания, лимитед. Вильям народа. О подробностях условий справиться: Е. Доуден, Хайфилд-Хауз.

– Такая прелесть,– любовно выдохнул Хват Малиган.– Я его спросил, что думает он касательно обвинения в педерастии, выдвинутого против барда. Он вскинул руки и сказал: Мы можем лишь отметить, что жизнь в те времена бурлила через край .

Прелесть. Ганимедик.

– Чувство прекрасного уводит нас в дебри,– сказал прекрасный-в-печали Бест лицекривному Эглинтону.

Стойкий Джон яростно ответил:

– Доктор может истолковать нам значение этих слов. Нельзя и съесть пирог, и сохранить.

Ты это сказал? Отнимут ли они у нас, у меня, пальму прекрасного?

– И ещё чувство собственности,– сказал Стефен.– Шейлока он вытянул из собственного глубокого кармана. Сын скупщика браги и ростовщика, он сам был скупщиком зерна и ростовщиком, припрятавшим десять тодов зерна во время голодных бунтов. Его должники, несомнено, те самые щипачи богомольцев, которых поминает Четл Фальстаф, сообщивший о его сноровке в сделках. Он подавал в суд на со-актеров за суммы не превышающие стоимости пары мешков ячменя и сдирал свой фунт плоти с процентами за ссуженые деньги. А как ещё мог конюх Обрея, мальчик на побегушках, быстро разбогатеть? Любые события лили воду на его мельницу. Шейлок подливает в жидофобию вслед за повешением и четвертованьем Лопеса, пиявки королевы, чье еврейское сердце вырвали пока жидок был ещё жив. ГАМЛЕТ и МАКБЕТ с приходом на трон шотландского философуна с уклоном к ведьмоподжариванию. На гибель армады он вопит "ура!" НАПРАСНЫМИ УСИЛЬЯМИ ЛЮБВИ . Его лубки, хроники, брюшат паруса на волне мафекингского энтузиазма. Отдают под суд иезуитов Ворвикшира, и вот вам привратникова теория уверток. МОРСКАЯ УДАЧА возвращается с Бермудов, и пишется так восхитившая Ренана пьеса с лопухом Калибаном, нашим американским кузеном. Насахаренные сонеты следуют за Сиднеевыми. Что до праведной Элизабет, она же морковная Бесси, дылда-девственница, вдохновительница на ВИНДЗОРСКИХ ПРОКАЗНИЦ , то пусть какой нибудь мин-хер из Неметчины прощупывает его жизнь в длину, ради смыслов припрятанных в глуби котомки удальца.