Джеймс Джойс - Улисс [ЛП]

Заливистый радостно сладостный насвист в доме, продлясь ещё такт-другой, стих. Оконная занавеска дернулась в сторону. Карточка КВАРТИРА БЕЗ МЕБЕЛИ свалилась с переплёта рамы. Оголённая полная щедрая рука мелькнула, завиднелась, взметнувшись от белого нижнего корсета и тугой бретельки. Женская рука выбросила монетку за ограду палисадника. Та упала на тротуар.

Один из малявок подбежал, подобрал и бросил в головной убор менестреля, со словами:

– Вот, сэр.

Кэти и Буди Дедалус толкнули дверь тесной, душной от пара, кухни.

– Ты заложила книги?– спросила Буди.

У плиты Мэгги раза два впихнула палкой сероватую массу под пузырящуюся пену и отёрла лоб.

– За них ничего не дают,– сказала она.

Отец Конми шагал по полю Клонговза, стерня покалывала тонконосочные щиколотки.

– Ты куда носила?– спросила Буди.

– К М'Джинес.

Буди топнула ногой и швырнула свою сумку на стол.

– Чтоб ей лопнуть!– крикнула она.

Кэти подошла к плите и заглянула косыми глазами.

– Что варишь?– спросила она.

– Сорочки,– сказала Мэгги.

Буди крикнула сердито:

– Блин, нам и поесть нечего?

Кэти ухватила крышку чайника через подол своей юбки в пятнах и, сдёргивая, спросила:

– А тут что?

Густые клубы пара вырвались в ответ.

– Гороховый суп,– сказала Мэгги.

– Откуда достала?– спросила Кэти.

– Сестра Мэри Патрик,– ответила Мэгги.

Служитель забренчал колокольчиком:

– Дилинь!

Буди села за стол и голодно проговорила:

– Вали сюда.

Мэгги налила густой жёлтый суп из чайника в чашу. Кэти, сидя напротив Буди, тихо сказала, отправляя пальцами в рот отпавшие крошки:

– Здорово нам пофартило. А Дилли где?

– Пошла повидать отца,– сказала Мэгги.

Буди, крупно наламывая хлеб в жёлтый суп, добавила:

– Отче наш, что не на небеси.

Мэгги, наливая суп в чашу Кэти, прикрикнула:

– Буди! Как не стыдно!

Кораблик, комканый клочок, Илия грядет, легко пронёсся по течению Лиффи под Горбатым мостом и, проскочив быстрину клокочущей воды у быков моста, парусил к востоку мимо якорных цепей и корабельных корпусов, между старым доком Таможни и заливом Георгия.

Белокурая девушка у Торнтона устлала плетёную корзиночку шелестящей подкладкой.

Ухарь Бойлан протянул ей бутылку обёрнутую тонкой розовой бумагой и баночку.

– Сначала вот это, идёт?– сказал он.

– Да, сэр,– сказала блондиночка,– а фрукты сверху.

– Вот именно, умничка,– сказал Ухарь Бойлан.

Она аккуратно укладывала наливные груши, кончик к головке, а между ними смущенно рдеющие персики.

Ухарь Бойлан похаживал туда-сюда в новых коричневых туфлях по фрукто-пахучему магазину, трогая фрукты и молодые, распираемые соком, густокрасные помидоры, втягивая в себя запахи.

ХЕЛИС вереницей прошли перед ним, белоцилиндровые, топая к своей цели.

Он вдруг обернулся от перемытой земляники, вынул золотые часы из кармашка и отвёл их насколько пускала цепочка.

– Можете доставить их трамваем? Прямо сейчас?

Черноспинная фигура под Торговой аркой склонилась над книгами на тележке разносчика.

– Конечно, сэр. Это в центре?

– О, да,– сказал Ухарь Бойлан.– Минут десять ходу.

Блондиночка протянула ему карточку и карандаш,

– Изволите написать адрес, сэр?

Ухарь Бойлан написал на прилавке и толкнул карточку к ней.

– Пошлите сейчас же, идёт?– сказал он.– Это для хворого.

– Да, сэр. Сделаем, сэр.

Ухарь Бойлан побряцал звонкой монетой в кармане брюк.

– На скольку убытку?– спросил он.

Тонкие пальцы блондиночки пересчитывали фрукты.

Ухарь Бойлан заглянул в вырез её блузки. Молоденькая курочка. Он взял красную гвоздику из высокогорлой стекляной вазы.

– А это мне?– спросил он галантно.

Блондиночка искоса взглянула на него, забывшись, распрямилась, румянясь перед его, чуть скошеным, галстуком.

– Да, сэр,– сказала она.

Склоняясь арочно, она вновь посчитала толстые груши и алеющие персики.

Ухарь Бойлан смотрел в её блузку с нарастающим одобрением, стебель красного цветка меж его улыбнутых зубов.

– Дашь сказануть пару тёплых вашему телефону, краля?– спросил он приблатнённо.

– Ma! – сказал Альмидано Артифони.

Он уставился через плечо Стефена на шишковатый череп Голдсмита.

Две повозки с туристами неспешно ехали мимо, женщины сидели впереди, ухватясь за перильца. Бледнолицые. Руки мужчин откровенно охватывали их миниатюрные формы. Они переводили взгляд с Троицы на глухой, с колоннами, портик Банка Ирландии, где ворковали голуби.

– Anch'io ho avuto di queste idee,– сказал Альмидано Артифони,– quand'ero giorine come Lei. Eppoi mi sono convinto che il mondo e uno bestia. E peccato. Perche la sua voce…sarebbe un cespite di rendina, via Invece, Lei si sacrifica.

– Sacrifizio incruento,– сказал Стефен, улыбаясь, чуть покачивая свой ясенёк ухваченый посерёдке.

– Speriamo,– сказал о круглое усатое лицо.– Ma, dia retta me. Ci rifletta.

У неколебимой гранитной руки Греттона, взывающей остановиться, инчикорский трамвай испустил сутолку солдат-шотландцев из военного оркестра.

– Ci riflettero,– сказал Стефен, взглядывая вниз на крепкие брюки.

– Ma, sul serio, eh? – сказал Альмидано Артифони. Его увесистая рука крепко охватила стефенову. Человечьи глаза. Они секунду с любопытством вглядывались и быстро переметнулись на далкийский трамвай.

– Eccolo,– сказал Альмидано Артифони,– venga a trovarmi e ci pensi. Addio, caro.

– Arrivedera, maestro ,– сказал Стефен, когда рука его освободилась, приподымая свою шляпу.– E grazie.

– Di che? – сказал Альмидано Артифони.– Scusi, eh? Tante belle cose!

Альмидано Артифони, вскинув—чтоб заметили—жезл свёрнутых в трубку нот, бросился рысцой на крепких брюках вслед за далкийским трамваем. Напрасно он бежал, сигналил зря среди толкотни голоколенных горцев, протаскивающих музыкальные причандалы через ворота Троицы.

Два алых лица обернулись в отблесках крохотного факела.

– Кто это?– спросил Нед Ламберт.– Кротти?

– Звонобряк и Небокрест,– ответил голос, нащупывая куда ступить.

– Привет, Джек, это ты?– сказал Нед Ламберт, подымая в салюте свою гибкую дранку к взблескивающим сводам.– Подходи. Только смотри где идёшь.

Мягкий язычок пламени взвился напоследок от навощённой спички в воздетой руке духовного лица, прежде чем тот её выпустил. У ног их умерла её красная точка: и напитанный цвелью воздух сомкнулся вокруг.

– Очень интересно!– раздалось в сумраке правильное произношение.

– Да, сэр,– задушевно сказал Нед Ламберт.– Мы находимся в историческом зале совета аббатства святой Марии, где Шёлковый Томас объявил себя бунтарем в 1534. Это самое историческое место на весь Дублин. О'Меден Берк собирается вскорости кое-что о нём написать. Через дорогу был старый Банк Ирландии—до объединения—и, рядом же, первый храм евреев, пока они не построили свою синагогу на Аделаид-Роуд. Тебе ещё не приходилось бывать тут, а, Джек?