Анна Потоцкая - Графиня Потоцкая. Мемуары. 1794—1820

– Так вы действительно были больны?

– Нет, – отвечал он, – не особенно, а теперь я чувствую себя совсем хорошо.

Под влиянием этих слов, произнесенных слабым голосом, во мне сразу рухнуло все то холодное недоверие, которое я и так поддерживала с большим трудом.

– Простите! Простите! Забудьте этот глупый вопрос и верьте только моему сердечному участию, моей искренней дружбе! Забудьте эту банальную и глупую фразу… Ради Бога, расскажите о себе! Что с вами было?

– Ничего особенного. Мне было очень плохо, но теперь все прошло. При всяком сильном волнении я сплевываю кровь – вот и всё.

И он умолк, устремив взор в огонь камина.

– Вы, конечно, не сомневались в моем участии? Я думала о вас больше, чем вы думаете.

Почувствовав, что краснею, я невольно закрыла лицо руками.

– О, не говорите мне этого, не говорите так со мной! – воскликнул он. – Обращайтесь со мной по-прежнему, как со старым другом, ведь вы ничего другого от меня и не хотите!

Я не знала, что подумать, была очень взволнована и терялась в догадках.

Желая положить конец тяжелому для нас обоих разговору, он посмотрел на часы и, указывая на стрелку, переходившую на четыре часа, заметил:

– Как быстро идет время! И так же быстро проходит жизнь. Те, кто страдает, должны вооружиться терпением. Я обещал матери вернуться в назначенное доктором время. Она не хотела выпускать меня из дома в такой холод, но невозможно требовать от меня такого благоразумия. Я и так благоразумен более, чем можно ожидать, – прибавил он, грустно улыбаясь, – но не настолько, чтобы думать о себе.

Он взял мою руку, приложил ее к сердцу и, не ожидая ответа, быстро направился к выходу. На пороге он остановился.

– Будьте так добры, приезжайте завтра к моей матери завтракать. У нас будет Лабедуайер, который уезжает в Испанию. Он очень хочет видеть вас, доставьте ему это удовольствие, он стоит того, уверяю вас.

Я кивнула головой, и он ушел, оставив меня погруженной в какую-то смутную печаль, причины которой я не могла бы объяснить. Ничто, казалось, не изменилось в наших отношениях, и не было повода огорчаться.

Так прошло около двух месяцев умственных наслаждений и очаровательной, полной тайны дружбы, которая придавала столько прелести всей моей жизни. Но пришло время – и иллюзии исчезли!.. Это время было самым счастливым в моей жизни, зачем оно так быстро оборвалось? Увы! Зловещие предчувствия томили меня, нашептывая, что наступает мрачная драма.

С этих пор общество потеряло для меня всю привлекательность.

Тем не менее, повинуясь светским приличиям, я не могла без уважительных причин изменить своего образа жизни и, желая забыться, продолжала выезжать, насильно заставляя себя принимать участие во всех развлечениях и празднествах…

На другой день я отправилась завтракать к госпоже де Суза и встретила там молодого Лабедуайера, красивого, мужественного, счастливого!

Господин де Ф. мне показался не таким мрачным, как накануне. Я даже заметила, что в присутствии матери и своего друга он старается быть веселым, но эта веселость была неестественной, и я поняла, что они не посвящены в его печальную тайну. Он сильно кашлял, и мать упрекала его за вчерашнюю прогулку.

– Увы! – сказал он. – Я уже за это наказан, так как доктор запер меня на неделю, но как только мне можно будет выйти, я отправлюсь с нашими именитыми путешественницами в Мальмезон.

Этим пышным словом он называл герцогиню Курляндскую и меня. Герцогиня была вдовой последнего из курляндских герцогов, после его смерти она лишилась своих поместий. Русский император оставил ей титул и огромное состояние, которое завещал ей супруг согласно брачному контракту.

Я не знаю, что послужило причиной ее приезда в Варшаву, где бывший еще в то время королем Станислав Август устроил ей блестящий прием. Герцогиня очень привязалась ко мне в память о князе, который принял ее так любезно. Я часто ездила с ней вместе ко двору и на официальные праздники, и меня очень забавляло то, что ее экипаж сразу же проезжал вперед, не ожидая очереди в хвосте.

В то время, о котором я рассказываю, герцогиня хотя и перешагнула уже порог критического возраста, но сохранила остатки красоты, которые обеспечивали ей последние успехи. Состояние давало ей возможность жить на широкую ногу, и все добивались милости быть ей представленными.

Благодаря стараниям Талейрана, не избежавшего чар этой женщины, герцогиня заняла одно из первых мест в салоне виконтессы де Лаваль, где восхищались всем, что бы герцогиня ни делала, и в особенности ее элегантными туалетами и бриллиантами. Я не раз оказывалась свидетельницей того, как она в полночь приезжала туда показать свое новое бальное платье или новую драгоценность, как будто ей было не более двадцати лет. Ее старый поклонник всегда ожидал ее и смотрел на нее с таким восхищением, что весь его сераль, в том числе и моя тетка, графиня Тышкевич, исходил ревностью.

Графиня Мнишек – Пассаж «Панорама» – Польская королева – Посещение ателье художников – Давид – Жироде – Жерар – Авторы мемуаров – Аббат Морелле – Мадемуазель Ленорман – Госпожа де Суза и маленькая волшебница – У предсказательницы – Бурная молодость – Предсказание о рождении князя Морица Потоцкого

У меня в Париже была еще одна тетка – графиня Мнишек, которая приходилась двоюродной сестрой моей матери и племянницей последнему нашему королю. Она отнимала почти все мое свободное время. Очень добрая, но недалекая и до смешного тщеславная, она считала себя вправе настаивать на прерогативах принцессы крови, и из-за этого с ней не раз случались досадные приключения. Ни печальный конец последнего польского короля, ни раздел нашей несчастной страны не могли излечить ее от этих вздорных притязаний. Когда русская императрица еще осыпала поляков милостями, она пожаловала тетке орден Святой Екатерины, с которым та почти не расставалась: в Вене ее так и прозвали графиней Звезды , причем она даже и не подозревала, в какое смешное положение часто ставит себя, всецело занятая тем, чтобы с помощью роскоши и богатства поддержать блеск своего происхождения.

В Париже ей удалось заполучить к себе на службу метрдотеля несчастной принцессы де Ламбаль. Секретарем у нее состоял господин де Билль, знатное происхождение которого было настолько же бесспорно, насколько темно, но, по мнению графини, он придавал много блеска ее дому.

Она давала великолепные, но очень скучные вечера, на которые приглашала захудалых вельмож и никому не ведомых писателей, но и те при малейшей возможности исчезали из ее салона. Это не входило в ее расчеты, так как, по ее мнению, приглашенные должны были вести оживленную беседу. Не зная, как добиться этого, и желая удержать за столом все общество, она приказывала не убирать со стола по окончании ужина и тем удерживала у себя гостей. «Самые оживленные разговоры, – говорила она, – ведутся всегда за столом».