Анна Потоцкая - Графиня Потоцкая. Мемуары. 1794—1820

Мой свекор отказывался как умел, но в конце концов согласился, чтобы не обидеть посла.

Картина, о которой шла речь, находилась, по его словам, в епископском доме в Малине, так что требовалось некоторое время для ее перевозки.

– Это, вероятно, «Мадонна» фламандской школы, – говорил мой свекор. – Я был бы не особенно доволен таким подарком, потому что все «Мадонны» этой школы страдают отсутствием благородства.

– Ну а если это будет Альбрехт Дюрер или Гольбейн?

И мы старались угадать, насколько будет роскошен ожидаемый подарок, который, надо заметить, ничего не стоил тому, кто его делал.

– Разумеется, он занесет стоимость подарка в счет посольства, – заметил свекор.

Наконец давно ожидаемый ящик прибыл, и, когда его вскрыли, в нем оказалась отвратительная мазня, изображавшая какого-то неизвестного разбойника! Но как же, спрашивается, попала эта картина во дворец, примыкающий к кафедральному собору? Этого, конечно, господин де Прадт не сумел нам объяснить.

С большим трудом я скрыла свое удивление. Мой свекор, отличавшийся необычайной вежливостью, сделал вид, что пришел восторг от подарка, и господин де Прадт уехал, уверенный, что успешно мистифицировал нас, а его chef-d'oeuvre был отправлен на чердак.

Первые известия о бедствии – Прибытие Наполеона в Варшаву – Обед в «Hotel d’Angleterre» – Графиня Валевская – Полковник Вонсович и его рассказ о приезде в Дрезден – Возвращение солдат – Князь Понятовский – Его добыча – Можайск – Знамена – Патриотическое возбуждение – Отъезд князя Понятовского – Его прощание с графиней Потоцкой – Его завещание

До Москвы известия были великолепны – неприятель отступал! Нас уверяли, что он спасается бегством, и мы верили по той простой причине, что это соответствовало нашим самым заветным желаниям.

Я не буду здесь говорить о событиях всем хорошо известных, их не раз еще коснутся историки, а отмечу только те, что имели отношение к Польше, и впечатления, которые мы переживали.

Зимой 1812 года собрания во французском посольстве сделались блестящими: туда отправлялись охотно, потому что на этих вечерах узнавали от господина де Прадта столь нетерпеливо ожидаемые новости. Если курьеры не прибывали, то, само собой разумеется, никто не думал тревожиться, обвиняя во всем дурную погоду, сделавшую дороги непроходимыми.

Когда я теперь вызываю в памяти впечатления, которые рождались тогдашними событиями, я не могу надивиться нашему глупому, необъяснимому спокойствию. Только небольшая кучка дальновидных людей предвидела бедствия, которые неизбежно должны были обрушиться на армию. Известие о пожаре Москвы было первым сигналом о поражении, тем не менее де Прадт принимал все возможные и невозможные меры, чтобы поддержать в нас иллюзии, которые нам самим так хотелось сохранить. Курьеры из армии к императрице направлялись прямо в Берлин: ни одно письмо, посланное по почте, не было доставлено по адресу; все были перехвачены.

Казалось, де Прадт, продолжая давать ослепительные балы и роскошные обеды, взял себе девиз «забавляй и обманывай».

Вдруг известия совсем прекратились, и более невозможно стало скрывать истину. Де Прадт, верный своей роли, решил заставить нас станцевать еще раз, однако этот последний бал носил такой мрачный характер, что казался скорее похоронами, чем праздником.

Мой свекор, сообщив мне по секрету новости, которые упорно скрывали от всех, потребовал, чтобы я поехала на этот последней бал. Я оделась в черное бархатное платье, чтобы иметь предлог отказаться от танцев.

Де Прадт, притворившись огорченным из-за этого не соответствовавшего обстоятельствам туалета, несколько раз повторил, что он совсем не подходит к моему возрасту. Хотя посланник продолжал с развязным видом принимать гостей, тем не менее все шепотом сообщали друг другу, что он только что получил приказ готовиться в путь и укладывать вещи. Но чем неожиданнее роковой удар, тем он чувствительнее.

Вся Варшава погрузилась в какое-то немое оцепенение. Страшная тревога царила в тех семьях, откуда ушли на войну отцы, братья, мужья, и многими овладевала лихорадочная дрожь, когда они заговаривали друг с другом о судьбе близких людей. Но ужасная действительность оставила далеко за собой все предполагаемые опасения.

В продолжение целых двух недель от нас скрывали все известия, и наконец мы сразу узнали всё. Ослеплявшая нас блестящая декорация рухнула, и мы поняли, что даже с самыми отчаянными усилиями не в состоянии продолжать борьбу, в которую мы вложили все свои надежды. Драма нескольких месяцев кончилась самым ужасным образом: гибелью страны и множеством отдельных несчастий. Тщетно многие пытались поддержать сомнение в судьбе тех, кто пожертвовал всем ради священнейших прав! Отчаяние охватило всех, да иначе и не могло быть при виде того, как рушилась единственная заветная мечта – восстановление Польши. Теперь стало понятно, что Наполеон потерял на севере свое первенство, а вместе с тем и свою силу и власть.

Десятого декабря стоял трескучий мороз – 24 градуса. Мы печально сидели у камина и оплакивали ничем не объяснимое безумие великого человека, который, побуждаемый упрямством, направил все свое могущество и славу на борьбу с властной, непобедимой природой.

Вдруг моего свекра таинственно потребовали в посольство. Все с минуты на минуту ожидали отъезда де Прадта, и мы подумали, что, желая перед отъездом проститься, он и вызывает его к себе.

Прошло два часа – томительных, полных тревоги. Трудно было ожидать чего-либо утешительного, и поэтому вполне понятно, что мы очень волновались.

Наконец вернулся взволнованный граф Станислав Потоцкий, и из его слов мы поняли, кто было то лицо, с которым он только что беседовал: это был сам император Наполеон, который, принеся в жертву своему дерзкому капризу миллион жизней, побежденный неумолимой стихией, вернулся один , ничуть не сломленный неудачей, даже не потерявший бодрости духа. Его изумительный гений уже строил новые планы, как при помощи огромных средств Франции удержать ускользавший из его рук скипетр всемирного владыки.

Он говорил о бедствиях, постигших армию, не скрывая и не приуменьшая несчастья. Он сознавал свои ошибки, намекнул на чрезмерную веру в свою звезду, которая до этого рокового похода как будто повелевала стихиями. Он подробно указывал на все благоприятные для него в будущем шансы, сделал сжатый обзор политического положения Европы, с необычайной прозорливостью перечислил все условия, могущие послужить за и против его планов. Он не разрушал наших надежд, но настаивал на необходимости новых усилий, обещая вернуться во главе новой армии, одним словом, сумел зажечь сердца слушателей огнем своих речей.