Анна Потоцкая - Графиня Потоцкая. Мемуары. 1794—1820

Имея возможность в продолжение многих лет оценить достоинства и способности Чарторижского, император сделал его с самого начала открытия сейма участником всех трудов, имевших своей целью будущее устройство Польши. Чарторижский, вся жизнь которого была направлена на то, чтобы быть полезным своей родине и служить ей со всем пылом преданного сердца, напоминал античного героя, который пожертвовал родине всеми своими привязанностями: сильно ошибались те, кто подозревал в трудах князя какие-либо корыстные цели.

Между тем выяснилось, что планы собравшихся в Вене представителей европейских кабинетов резко отличаются от намерений русского императора. Все сходились во мнении о несправедливом разделе Польши и, считая совершенно недопустимым создавшееся за последние годы в Польше положение вещей, пришли к убеждению в необходимости восстановить свободную и независимую Польшу в ее прежних границах.

Князь Меттерних от имени своего государя торжественно заявил, что не остановится перед самыми серьезными жертвами, если в Польше не будет учреждено национальное правительство.

Со своей стороны Талейран от имени Франции настаивал на восстановлении Польши, доказывая, что разделение ее послужит прелюдией для всеевропейского переворота, и заявляя, что французский король, с таким трудом восстановленный в своих правах, может принять участие в этом деле только с правом совещательного голоса.

Так как в Англии общественное мнение всегда более или менее влияет на политику кабинета, то лорд Каслри, говоря о Польше, настаивал на необходимости загладить величайшее политическое преступление, когда-либо омрачавшее собой летописи цивилизованного мира. Благородный лорд требовал, чтобы участники конгресса приняли такую систему государственного устройства Польши, которая оказала бы им честь в глазах всего мира.

Между тем Пруссия, тесно связанная своими интересами с Россией, хранила молчание, счастливая уже тем, что избегла полного уничтожения, которым ей угрожал Наполеон.

Среди этих серьезных занятий конгресс , как тогда зло шутили, танцевал. Мы были осведомлены обо всем, что там происходило: каждый имел там друзей или знакомых, которые спешили сообщить нам всё до мельчайших подробностей.

Государи, как дети, впервые вырвавшиеся из-под надзора наставников, наслаждались, чувствуя себя наконец хозяевами в доме. Великан, так долго тревоживший их, более не существовал, и их некому было теперь сдерживать. Счастье их было полным, и они забавлялись, ничего не боясь.

Каждый государь выбрал себе даму сердца. Александр удостоил своим вниманием княгиню Аисперг, отличавшуюся всеми добродетелями; она была так благоразумна и так некрасива, что этот выбор удивил всех и многие посмеивались, вспоминая знаменитую мадемуазель Бургоэн, скомпрометировавшую императора во время его пребывания в Париже [47] Мари-Тереза Бургоэн (1781–1833), знаменитая драматическая и комическая актриса; стала любовницей Александра после того, как он увидел ее игру в Эрфурте. .

Прусский король влюбился в прелестную Юлию Зичи, все мелкие государи последовали его примеру, и вскоре конгресс превратился в собрание любовных интриг, с той только разницей, что каждое утро послы обменивались дипломатическими нотами, с которыми государи знакомились второпях, досадуя, что их отрывают от удовольствий. Само собой разумеется, что при таких обстоятельствах дела конгресса почти не двигались вперед.

Венский двор блеснул такой роскошью, которой от него совсем не ожидали: казалось, еще недавно его гибель была близка и он исчерпал все свои сокровища, но выяснилось, что это совсем не так. Император Франц давал роскошные праздники, среди которых особенно запомнился турнир: знать соперничала на нем друг с другом в блеске и великолепии. Старинные доспехи, роскошное убранство лошадей, оружие, богато украшенное драгоценными каменьями, – все это при случае могло бы служить богатым выкупом за знатных пленников. Этот ослепительный праздник устроили в огромном императорском манеже. Публика получила билеты от двора, и красивейшие дамы в бриллиантах с ног до головы раздавали роскошные призы.

Среди этих забав и роскошных увеселений к Талейрану прибыл курьер с донесением: Наполеон высадился во Франции! Казалось, средь бела дня на безоблачном небе сверкнула молния и сразу уничтожила людей, совсем не ожидавших такого удара и уже успевших забыть свои неудачи и унижения.

Лев только притворился мертвым и теперь, грозно рыча, встал во всем своем великолепии! Всё пало ниц при его приближении. Прошло время дипломатических нот и переговоров – все потеряли головы и обратились в повальное бегство. Курьеры бросились по всем направлениям, чтобы задержать войска, направлявшиеся по домам. Можно без преувеличения сказать, что государи и послы спали в это время в шляпах и со шпагами – настолько все перепугались!..

Такова была развязка знаменитого конгресса, завершившегося появлением на свет трактата 1815 года, трактата, родившегося под впечатлением панического ужаса, вызванного неожиданным возвращением Наполеона. Этот трактат решил судьбу Польши.

Принимая во внимание затруднения, встретившиеся в начале заседаний конгресса, Александр и не мечтал о таком быстром и неожиданном повороте дел и сразу объявил себя королем страны, отданной ему без всяких оговорок и ограничений. Он создал большой шум вокруг предполагаемого восстановления Польши, делая при этом вид, будто считает этот акт главнейшим и прекраснейшим для того, чтобы обеспечить бессмертие своему имени, в сущности же весь конгресс закончился только еще одним разделом Польши. Увеличив свою империю четырьмя миллионами подданных, император Александр не стал затевать спор с участниками конгресса о свободном владении остальными областями, но так как необходимо было оправдаться перед теми, кому он много раз обещал больше того, что мог исполнить, император объявил, что в настоящий момент спокойствие Европы не позволяет ему соединить всех поляков в одно самостоятельное государство.

С этим важным известием тотчас же был отправлен курьер к президенту, в Сенат и к Новосильцеву. Он прибыл в Варшаву к вечеру. Начали обсуждать, каким образом опубликовать содержание этого важного послания с возможно большей торжественностью. Новосильцев, бравший на себя инициативу во всем, решил, что лучше всего сообщить об этом в театре во время антракта криками: «Да здравствует король Польский!» Это была странная выдумка…

Кроме того, такой способ извещения о столь важном событии произвел – и вполне заслуженно – впечатление какой-то насмешки, потому что, действительно, вся эта история представляла собой одну сплошною комедию. Но – с другой стороны – кто же мог предположить, что императорский комиссар позволит себе такую скверную шутку?