Коллектив авторов - Истинная сущность любви: Английская поэзия эпохи королевы Виктории

Мечтал – что на холме я в чистом поле,
У ног земля стелилась, как сады
Пустынные, покрытые на воле
Бутонами. Задумчиво пруды
Чернели в тишине; средь белых лилий
Пылал шафран, фиалки в небеса
Пурпурные головки возносили,
И незабудок синие глаза
В сетях зелёных с робостью моргали.
Здесь были неизвестные цветы,
Что лунный свет иль тень в себя вобрав
Природной нескончаемой печали,
Испили преходящие черты
Закатного мгновенья; листья трав
Здесь каждою весною утончённо
Лелеял негой звёздный хоровод.
Купаясь в росной свежести ночной,
Тычинки лилий видели влюблённо
Лишь славу Божью в солнце, и восход
Не портил свет Небесный. За стеной,
Чей камень мох съедает бархатистый,
Глядел я в изумлении на край,
И сладостный, и странный, и прекрасный.
Глянь! Юноша сквозь сад прошёл душистый,
Прикрыв глаза от солнца невзначай,
И локоны в цветах его так страстно
Смял ветерок, в руке его кармин —
Гроздь лопнувшего разом винограда.
Его глаза – кристалл, был голый он,
Белей, чем снег нехоженых вершин,
Губ алость – вин пролитая услада
На мраморе, чело – как халцедон.
Взяв за руку, меня он без презренья
Поцеловал с печальной лаской в рот
И отдал гроздь, сказав: «О, милый друг,
Тебе я покажу мирские тени
И жизни лица. С Юга, глянь, идёт
К нам карнавал, как бесконечный круг».
Но вот, опять, в саду моих мечтаний
На поле золотистом я узрел
Двоих. Один был в полном ликованье.
Прекрасный и цветущий, сладко пел
О девах он, и о любви счастливой,
Что в юношах и девушках жива;
Был взгляд его в огне, внизу игриво
Цепляла ноги острая трава.
И злато струн, что волосы у девы, —
Слоновой кости лютню он принёс.
Как флейты звук чисты его напевы,
Цвели на шее три гирлянды роз.
Его напарник шёл в сторонке дальней, —
Глаза раскрыты были широко,
Они казались ярче и печальней,
И он смотрел, вздыхая глубоко.
И были щёки бледны и унылы,
Как лилии; как мак – уста красны,
Ладони он сжимал с какой-то силой
И разжимал; власы оплетены
Цветами, словно мёртвым лунным светом.
Он в тунике пурпурной, где змея
Блестела золотистым силуэтом.
Её дыханья огнь увидев, я
Упал в рыданьях: «Юноша прелестный,
Зачем ты бродишь, грустен вновь и вновь
Средь царства неги? О, скажи мне честно,
Как твоё имя?» Он сказал: «Любовь!»
Но первый обернулся, негодуя:
«Тебе он лжёт, его зовут все – Стыд,
Лишь я – Любовь, я был в саду, ликуя,
Один, теперь и он со мной стоит;
Сердца парней и дев я неизменно
Огнём взаимным полнил без обид».
Другой вздохнул: «Желания священны,
Я – та Любовь, что о себе молчит».

Минувшей ночью в мой альков пришла
Хозяйка наших странных сновидений,
В моих глазах пылало возбужденье
От пламени её. И без числа
Явились тени, и одна звала:
«Я Стыд Любви [274], верну я пробужденье
Губам холодным, пусть лишь в подтвержденье
Красе моей и мне идёт хвала».

В лучистых тогах (что за дивный вид),
Под звуки флейт, с улыбкой на устах,
Всю ночь мелькали страсти предо мною.
Лишь паруса на призрачных судах
Убрали, говорить я стал с одною:
«Из всех страстей прекраснейшая – Стыд».

Нет, не смогли певцы за все столетья
Открыть тюрьму английскую. Хоть ад
Разверзся пред Орфеем, ныне лад
И песнь бессильны, словно слёзы эти,
Что льёт любовь. И вы, на этом свете
В самолюбивой трусости стократ
Ничтожные, за хмурый, колкий взгляд
На глас пощады вы, не он, в ответе.

Кто б с вами то прошенье подписал?
Глупцы! В защиту б выступили тени:
Божественный Сократ, и кто велик —
Шекспир, Платон и Флорентиец [276]– гений
Скульптурных форм. И с ними рядом встал
Из вас бы каждый, но лишь в этот миг.

Как белый голубь в клетке золотой,
Лишённый воли по веленью сердца,
И, скованный любовью и мечтой,
Не улетает, хоть открыта дверца,
И нет замков; так и моя душа
С твоею цепью связана любовной.
Но голубь, от притворства мельтеша,
Цепь разорвал изменой вероломной
И с пёстрой птицей скрылся от тебя.
Но лишь прошла луна, он снова дома,
О голосе неслышимом скорбя,
О поцелуях, дарящих истому.
Казалось, меч ту цепь разрубит, но
Её скрепило новое звено.

Вот час, когда качаясь на ветру,
Цветок теряет сладость, что кадило,
И полнит звуком, запахом жару.
О, томный вальс! О, ног безумных сила!

Цветок теряет сладость, что кадило,
Звук скрипки, словно душ печальный стон.
О, томный вальс! О, ног безумных сила!
Храм Красоты и Смерти – небосклон.

Звук скрипки, словно душ печальный стон,
В них Смерти ночь рождает отвращенье.
Храм Красоты и Смерти – небосклон.
В крови купаясь, Солнце в изнуренье.

В ком Смерти ночь рождает отвращенье —
Душа – свой прошлый свет берёт назад.
В крови купаясь, Солнце в изнуренье.
Во мне твой образ – свет святых лампад.

Любовь и страсть несли мне пресыщенье,
Зыбучие пески усталых дней;
Пусть пылкость рук остынет средь камней
И сумрака готических строений:
Но всё ж Амур быстрей в своём паренье,
Чем я на жалких крыльях; он сильней
Связал мне сердце лентою своей,
Опять сыграв на струнах наслажденья.

Но ты, мой бог, алмаз мой, первоцвет,
Мне помоги, иль я умру без звука,
Нести Любви столь сладкий, милый груз,
Чтоб разделить с тобой; какая мука
Взаимности не знать; ведь наш союз —
В венце Любви двух близких перлов свет.

Ты был мне другом, любящим, любимым,
А ныне, хоть тебя я позабыл,
Зачем приехал, и лишаешь сил
Меня воспоминаньем нестерпимым?
Итог тех дней казался нерушимым,
Я воспылал душой среди горнил,
А факел страсти в мрак свой опустил.
Ты рвать пришёл, что я сплетал гонимым?

Среди цветов, дарящих забытьё,
В венке нарциссов жёлтых прошлых снов
Душа моя израненной блуждала.
Увы! теперь дорога для неё
В час мрачных дум и скорби запоздалой —
Сменить цветущий дол на грусть холмов.

Он прошлой ночью снился мне, и свет
Его лица не затеняло горе,
Как прежде, в нарастающем мажоре
Его я слышал голос – самоцвет.
Банальный вид скрывал величья след,
Из пустоты явив нам чудо вскоре,
Пока весь мир был в чарах на просторе,
И жалкий люд был в красоту одет.