Иван Гончаров - Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах Том 5

– Помню, – сказал Штольц,

4– ты заплакал тогда и подал мне руку.

5Что ж, Обломов? Я два раза был в Италии,

6я обошел

7пешком Швейцарию, видел ледники и пропасти,

8в Париже и Лондоне жил по годам: я исполнил свой обет – [я знаю Р‹оссию›] видел Россию вдоль и поперек

9– что ж ты не сделал этого… Или ты

207

считаешь обет свой

1за юношеское увлечение, за пустой бред горячки?.. [или умер ты?] Нет, ты [сознательно] разумно [говори‹л›] развивал свою идею: ты хотел не верхоглядом пробежать по трактирам Европы, ты [гов‹орил›] считал это приготовительным курсом к изучению России, [к боле‹е›] необходимостью к правильному и глубокому пониманию России;

2[в возделывании ее] к методическому и добросовестному разработыванию русской жизни, ее источников, сил,

3– [что ж ты] зачем же ты обманул [сво‹ю›] меня,

4свою совесть, изменил своему долгу, обязанности? Это не горячка молодости, а благодетельное зерно, которое бросил было ты заблаговременно, да потом грубо и затоптал сам…

5Вставай, еще не ушло время: может быть, в последний раз протягивается к тебе рука опытного друга; если ты оттолкнешь ее и теперь и останешься в этой сфере, она задушит тебя…

Обломов слушал его почти с ужасом, глядя на него встревоженными [сознательными] глазами. Он [вдруг] заглянул

6как будто в пропасть – и вздрогнул.

– Стой, Андрей, не режь меня: вот опять моя рука – иду за тобой, куда поведешь. Но не покидай меня на дороге, не уставай вести и выведи на [свежий] простор, где я мог ‹бы› вздохнуть свободно, освежить голову и душу.

7Ты правду говоришь: теперь или никогда больше. Еще год – и никакая сила не поднимет меня. ‹л. 70›

208

– Помню я тебя юношей, тоненьким, живым,

1как ты каждый день с Пречистенки ходил в Кудрино,

2– там, в садике, – ты не забыл?

3

Обломов уже сидел

4рядом на диване со Штольцем; несмотря на усталость, на сон, который одолевал его, лицо у него вспыхнуло и глаза заиграли, лишь только Штольц напомнил Кудрино.

5

– Забыть? Нет, не забыл, Андрей, и никогда не забуду этих двух сестер. Им я поверял эти мечты, перед ними разыгрывались мои [молодые] силы, прекрасные чистые мысли, свежие чувства, безгрешные мечты.

6Перед ними развивался мой [светлый] взгляд на жизнь, который так помрачился, так погас – и отчего? Ни бурь,

7ни потрясений не было в моей жизни, не терял и не приобретал я ничего,

8а так… – Он вздохнул. – Знаешь ли, Андрей, в жизни моей не загоралось никакого ни [живи‹тельного›] спасительного, ни разрушительного огня. [Это] Она не была никогда утром,

9на которое постепенно падают краски, огонь, которое потом превращается в день

10и пылает жарко, и всё

209

кипит и движется в [этом] ярком полудне, и потом всё тише и тише, всё бледнее, и всё естественно

1гаснет к вечеру. Нет, жизнь моя началась с погасания. С первой минуты, когда я сознал себя, когда я почувствовал свою силу, я почувствовал, что я уже гасну. Гаснул

2я [писав] над писаньем бумаг в канцелярии, гаснул потом, читая [ту] в той куче книг, о которой ты говорил, истины, с которыми не знал, что делать, гаснул потом [сидя] [в бесе‹де›] с приятелями, [где] слушая толки, сплетни, передразниванье, злую и холодную болтовню,

3гаснул и губил силы с Ниной,

4воображая, что люблю ее, гаснул в хождении

5по [ули‹цам›] [по здешним улицам] Невскому проспекту среди енотовых шуб и бобровых воротников, [среди толков о] на вечерах, в приемные дни, гаснул среди здешнего радушия,

6которое оказывали мне как сносному жениху, гаснул и тратился по мелочи,

7переезжая из города на дачу, с дачи в Гороховую, [гаснул в борьб‹е›] [ожидая периодическ‹и›] определяя весну привозом устриц и омаров, [зиму и] осень и зиму – [приемом] положенными днями, лето – излеровскими гуляньями и всю жизнь – ленивой и покойной дремотой.

8‹л. 70 об.› И так пятнадцать лет, милый

210

мой Андрей, прошло: не хотелось уж мне просыпаться больше. Да и я ли один: смотри, Михайлов, Петров, Семенов, Ананьев, Филатьев, Васильев, Иванов, Федоров, Алексеев, Степанов… да не пересчитаешь! [У них состоялся]

– Они служат, работают, добывают [насущный] хлеб, – заметил Шт‹ольц›, – про них нельзя сказать того же.

– Служат, да, но как!

1Михайлов двадцать лет сряду [записы‹вает›] линюет всё одну и ту же книгу да записывает приход и расход, Петров с тетрадкой всю жизнь поверяет, то же ли число людей пришло на работу, Семенов наблюдает, чтобы анбары с хлебом были вовремя отперты и заперты и чтоб кули были верно показаны в графах, а Ананьев [бере‹жет?›] [сд‹увает›] вот уж сороковой год сдувает пыль с старых дел…

2[А ведь и они мечтали] [Михеев попросился в Си‹бирь›] А ведь и они мечтали

3об источниках русской жизни и тоже было засучили

4рукава, чтоб разработывать эти источники…

– Ну, что ж помешало? – спросил Штольц.

211

– Что ж? Погорячились, погорячились, а потом получили [свои] места, завелись семействами, да и сели. Ананьев получает тысячу двести рублей, Семенов полторы. Кто враг себе?

1Куда еще ехать? Какого еще источника нужно? Вон Михеев рвался всё в Сибирь, добился наконец, поехал, да теперь письмо за письмом и пишет: пустите, ради Христа, назад…

– А что?

– Беда, не приведи Бог, тоска. После расскажу, что с ним случилось, – видишь ли, не я один задремал. Я еще благословляю судьбу, что [не просил] нужда не коробила меня, что я не продавал [своей совести] своих порывов, которые ты хочешь разбудить теперь, а понемногу затаил, как драгоценность, которой никто не хотел оценить…

2

– Ну, кончим, пора спать, Илья.

3Завтра поедем хлопотать о паспорте за границу, потом – собираться…

– Как завтра? – вдруг спросил Обл‹омов›.

4

– Да как же, когда же успеем? – говорил Штольц, – через две недели надо ехать. [Сначала]

– Да куда это, братец, помилуй, вдруг так…

5– говорил Обломов, переходя на постель. – Дай хорошенько обдумать и приготовиться…‹л. 71› [Какого тебе еще] У меня вон платья нет: надо заказать, потом белье, надо сообразить, что взять с собой…

6Помилуй, просто куча хлопот, – месяца через три…

– Какое платье, белье – ничего не бери, в чем есть, в том и поезжай. В Берлине в два часа тебя оденут и обуют.

7

212

– А квартира, а Захар, а Обломовка – ведь надо распорядиться, – [с отчаянием] защищался Облом‹ов›. – И что это тебе вдруг так приспичило [говори] за границу

1непременно? Ну, на будущий год,

2благословясь,

3уладили бы все дела да и поехали себе, не торопясь. Что горячку-то пороть?

4Надо наконец ум-то расшевелить,

5сообразить куда, как…

– Уж я всё сообразил: сначала в Вену

6поедем: там у меня дело есть, а потом в Париж…

– Терпеть не могу Австрии,

7– перебил Обл‹омов›, – ни за что не поеду.