Георгий Полонский - Доживем до понедельника

- А кстати, Наташа, у тебя ж нет первого урока, - заключила из расписания Светлана Михайловна.

- Ну?… Надо же, еще понежиться в койке могла. Перепутала, - ответила Наташа, ни на кого не глядя. Игорь Степанович бдительно следил за ней и насвистывал песню: "Я ждала и верила, сердцу вопреки…"

- Аллочка! - воскликнула Раиса Павловна. - Только что из дому - и уже звонить.

Химичка Алла Борисовна действительно уже устроилась у телефона. Светлана Михайловна подхватила:

- Вечная история… Формально все здесь, а толку? Если наши мысли еще дома копошатся или…

Вошел Мельников.

- …или вообще неизвестно где! - закончила Светлана Михайловна и косынкой прикрыла Баратынского в сумке.

Вдруг необычайное обнаружилось: цветы в руках у Ильи Семеновича - свежие, еще влажные хризантемы.

Испуганная, неуверенная радость в глазах Наташи. Заинтригованы все. Притихли. А Мельников подходит к Светлане Михайловне:

- Это вам.

- Мне?…

- Двадцать лет в школе - это цифра, Светлана Михайловна. Это не кот начихал, - произнес он с уважением.

- Ой… А ведь верно! - изумилась порозовевшая Светлана Михайловна. - Я и сама-то забыла… А вы откуда знаете?

Мельников загадочно промолчал, подмигнул, отошел в сторону. Все в учительской оживились, даже химичка Аллочка, швырнув на рычаг телефонную трубку, устремилась целовать Светлану Михайловну.

- Не-ет, вы цветочками не отделаетесь, - шумел Игорь Степанович, - такое дело отмечается по всей форме! У нас напротив мировая шашлычная открылась, все в курсе? И я уже с завом на "ты", он нас встретит в лучших традициях Востока! - заверял он, переходя на грузинский акцент.

Входили другие учителя, им наскоро объясняли, в чем дело, и Светлана Михайловна оказалась в кольце, ее целовали, сокрушались, что не успели подготовиться.

- Презент за нами… Надо ж предупреждать!… Ребята, поди, тоже не знают…

- Илья Семеныч, вы им намекните, чтоб они хоть вели себя по-людски…

- Да, это минимум, но - попробуй добейся! Выходит, он же и максимум…

Светлана Михайловна была счастлива. Блестели в ее глазах растроганные слезы.

- Спасибо, родные мои… Спасибо… только не делайте из этого культа… Да разве подарки дороги, золотце мое? Дорого внимание…

Только один раз встретились в этой возбужденной сутолоке взгляды Мельникова и Наташи. Встретились, чтобы сказать: забудем вчерашнее, этот казус у театра Оперетты - он глупый и нагружать его смыслом не надо… простите.

Раздался звонок на уроки.

Мельников вышел сразу, раньше других: очень уж шумно стало в учительской.

Ребята разбегались по классам.

- Илья Семенович… - услышал Мельников позади себя невеселый робкий голос. Обернулся - это Люба Потехина, рыженькая, с белесыми ресницами, некрасивая.

- Да?

- Илья Семенович, - глядя не на учителя, а в окно, терзая носовой платок, заговорила Потехина. - Вы от папы моего ничего не получали? Никакого письма?

- Получил. - У Мельникова твердеет лицо. - И вот что прошу передать ему…

- Не надо, Илья Семенович! - перебила девочка. - Вы не обращайте внимания. Он всем такие письма пишет, - объявила она с мучительной улыбкой стыда.

- Кому - всем?

- Всем! В редакции. Министру культуры даже. Зачем артистов в кино не в тех позах снимают, зачем пьют на экране - до всего ему дело… Вы извините его, ладно? А, главное, не обращайте внимания.

Он машинально поправил ей крылышко форменного фартука.

- Хорошо. Иди в класс.

Потехина убежала.

Усмехаясь своим мыслям, Мельников стоял у окна, напротив двери 9-го "В", куда с оглядкой на него прошмыгивали опоздывающие…

Учителя расходились по классам.

Спешил мимо Мельникова старичок географ Иван Антонович. Глядя на него детски-ясными и озорными глазами он сообщил:

- А у меня, друг мой, сегодня новый слуховой аппарат. Несравненно лучше прежнего!

(Ох, должно быть, несусветное и беспардонное вытворяют над ним в пятых, в шестых, а не исключено, что и в старших классах! Сострадание - знают ли они в наше время, с чем это едят?)

…Когда Мельников уже входил в 9-й "В", его попридержала за локоть Наташа, задохнувшаяся от бега:

- Илья Семеныч, пустите меня на урок!

- Это еще зачем?

- Ну, не надо спрашивать, пустите, и все! Я очень хочу, я специально пришла раньше.

Неизвестно, кто был смущен сильнее: она своей просьбой или он - невозможностью отказать. Отказать-то он мог, ясное дело, только за что обижать, чем отказ мотивировать? Если она лишний час сна оттяпала у себя - надо признать, поступок, и - лестный, как ни крути… Мельников пропустил Наташу впереди себя.

Ее стоя встретили удивлением и англоязычной приветливостью:

- Good morning!… Look, who is coming! - Why? Welcome!… How do you do! 7)Она села за последнюю парту, и на нее глазели, шепотом обсуждая, в чем причина и цель этой необычной ревизии… Мельников хмурился: начало было легкомысленное.

- Садитесь, - разрешил он, снимая с руки часы и кладя их перед собой.

- Ну-ка, потише! В прошлый раз мы говорили о Манифесте 17-го октября, о том, каким черствым оказался этот царский пряник, вскоре открыто замененный кнутом… Говорили о начале первой русской революции. Повторим это, потом пойдем дальше… Сыромятников! - вызвал он, не глядя в журнал. Лицо Сыромятникова выразило безмерное удивление.

- Чего?

- Готов?

- Более-менее… Идти? - спросил он, словно советуясь. Сыромятников нагнулся, поискал что-то в парте и, ничего не найдя, пошел развинченной походкой к столу. Взял со стола указку и встал лицом к карте европейской части России начала нашего столетия, спиной к классу.

- Мы слушаем, - отвлек его историк от внезапного увлечения географией.

- Значит, так. - Сыромятников почесался указкой. - Политика царя была трусливая и велоромная…

- Какая?

- Ве лором ная! - убежденно повторил Сыромятников.

- Вероломная. То есть ломающая веру, предательская. Дальше.

- От страха за свое царское положение царь выпустил манифест. Он там наобещал народу райскую жизнь…

- А точнее?

- Ну, свободы всякие… слова, собраний… Все равно ведь он ничего не сделал, что обещал, зачем же вранье-то пересказывать?

Мельников посмотрел на Наташу: она давилась от хохота!

И у класса этот скоморох имел успех. Да и сам Илья Семенович с трудом удерживал серьезность и под конец не удержал-таки.

- Потом царь показал свою гнусную сущность и стал править по- старому. Он пил рабочую кровь, и никто ему не мог ничего сказать…

Класс покатывался со смеху.

- Вообще после Петра Первого России очень не везло на царей - это уже мое личное мнение…

- Вот влепишь ему единицу, - сказал Мельников задумчиво и с невольной улыбкой, - а потом из него выйдет Юрий Никулин… И получится, что я душил будущее нашего искусства.

Светлана Михайловна была в учительской одна. Напевая мелодию какого-то вальса, она стояла, покачиваясь в такт и прикасаясь к лицу подаренными цветами.