Пэлем Вудхауз - Том 7. Дядя Динамит и другие

— Э?

— Делся куда-то…

— Я пошел к ней!

— А манеры! Дафна обиделась. Я ее понимаю. Постарайся хоть с Типтоном.

— Э?

— Пришла телеграмма, он завтра будет здесь.

— Кто такой Типтон?

— О, Кларенс! Типтон Плимсол — это жених Вероники.

— Кто… — начал было граф, но спохватился. — Конечно, конечно. Это твоя дочь. Ну как же.

— Ты его не видел в Америке? — спросил полковник. Граф чуть не ответил: «А? Нет, нет, нет.», но вдруг вспомнил. Типтон Плимсол!

— Не видел, — отвечал он, — но слышал. Очень приятный человек. Хриплый, но приятный. Жаль, что он разорился.

Высказывания графа Эмсвортского нечасто привлекали внимание. Обычно их не слушали, а услышав — в них не вникали. Но даже Галахад, блестящий рассказчик, не приковывал сердца почитателей так, как его брат в эти минуты.

Воцарилось молчание, которое называют мертвым. Рты открылись, глаза вылезли. Полковник и его жена первыми вышли из комы.

— Что?! — вскричал полковник.

— Как?! — вскричала жена.

— А вы не знали? — кротко удивился граф. — Он не писал? Торгует яблоками.

Леди Гермиона схватилась за голову, муж ее — за усы.

— Чем? — глухо спросила она.

— То есть как? — спросил полковник. Граф понял, что нужно кое-что объяснить.

— Галахад говорит, теперь они все торгуют. Там у них случился крах. Я не понял, что это, но все разорились и торгуют яблоками. Странно! Никогда не любил яблок. Правда, я слышал, они полезные, значит — их покупают. Можно продавать на вес, а можно…

— Кларенс!

— А?Э?

— Кто — тебе — сказал?

— Что?

— Насчет Типтона.

— Он сам. Я хорошо помню. Звонит и говорит… У них в отелях телефоны, прямо в номере, можно заказать обед. Завтрак тоже можно. Горничная сказала, наберите номер, и все. Очень удобно! А про чай знаете? Его дают в мешочках.

Леди Гермиона не стукнула брата палицей, потому что палицы у нее не было.

— Кларенс!

— Э?А?

— Пре-кра-ти!

— Расскажи про Типтона, — напомнил полковник.

— Я и рассказываю, — огорчился граф. — Значит, звонит. Я уже лег, вдруг — звонят и говорят: «Лорд Эмсворт?». Нет, говорят: «Алло!», а потом — «Лорд Эмсворт?». Я говорю, да, а он говорит — простите, что разбудил. Он не разбудил, я не спал, кто-то уже звонил, тоже спросил: «Лорд Эмсворт?» и повесил трубку. Странно. Вообще, странная эта Америка…

— Кларенс!

— А?Э?

— Рас-ска-зы-вай!

— Э? Да, да, да, да, да. Что я говорил! А, вот? «Простите, что разбудил». — «Ничего, ничего» или «Пожалуйста»?.. Не помню. «Кто вы?» — «Я — Типтон Плимсол. У меня нет денег. Не дадите двадцать долларов?». Это очень мало, не помню — сколько, в общем, я дал. Дал, а он чуть не заплакал. Во всяком случае — запел.

Леди Гермиона какое-то время не сжимала голову руками, но теперь одумалась.

— Запел?!

— Да. Что-то про радугу. Вот, вот, вот! «В небе ра-а-а-ду-га, о, о… Так съедим же пирога, о!». Вполне понятно. Давно не ел. Пирог — хорошая вещь. Да, вы не знаете? Они там едят пирог с сыром. Просил прислать сразу. Спешат, спешат! Америка! Я сказал, пожалуйста, а он кого-то спросил: «Какой адрес тюрьмы?».

— Тюрьмы???

— Ему сказали, а он говорит: «Гарроуэй…». Помню, я знал одного Гарроуэя. Это не он, тот умер. Или «Это не тот, он умер.»? Тут запутаешься… Наша гувернантка била за такие вещи линейкой. Помнишь?

Леди Гермиона перестала тратить силы на голову. Выглядела она, как кухарка, которая перед званым обедом узнала, что нет омаров. Больше всего ей хотелось закричать, но она сказала замогильным голосом:

— Надеюсь, это шутка?

— Нет, нет, нет! Кто будет в шутку просить денег?

— Я имела в виду, что шутишь ты. Лорд Эмсворт обиделся.

— Конечно, нет! Почему я должен шутить? И вообще, мне такого не выдумать. Я не Шекспир.

— Как он мог оказаться в тюрьме? Лорд Эмсворт удивился.

— А что такого? Галахад часто сидел. Помню, дали пятнадцать суток без замены штрафом. Он всех полицейских знал по имени. Один был Эгберт… прости, Эгберт, может, тебе неприятно. Тесен мир!

Слишком тесен, думала его сестра, приходится встречаться с братом. Она считала себя доброй женщиной, но в девятом графе находила только одно достоинство — он не носил монокля.

— А, черт! — подытожил беседу полковник.

Смеркалось, и лорда Эмсворта потянуло к любимой книге «Уход за свиньей». Он выскользнул в дверь. Заметили это позже. Годами ускользая от женщин, он выработал несравненную технику.

Первой очнулась леди Гермиона.

— Эгберт! — вскричала она.

— Да, старушка?

— Как ты думаешь, это правда?

— С чего ему врать!

— Он все путает.

— Вообще-то да. Я бы ему не поверил, если б он сказал: «Идет дождь» во время потопа. Но тут… понимаешь, сам Типтон звонил.

— Да.

— И попросил денег.

— Да.

— Вот видишь. Дело ясное, играл на бирже. Не он первый, не он последний.

Они мрачно помолчали, полковник откашлялся.

— Что будем делать, старушка?

— Скажем Веронике.

— Да, понимаю. Зачем выходить за нищего?

Леди Гермиона нахмурилась. Военным, подумала она, часто не хватает такта.

— Интересно, за что они его?

— Видимо, клянчил на улице. Не в этом дело. Вероника не может выйти за человека с преступным прошлым.

— Ты ей напишешь?

— Я к ней поеду.

— Да, это лучше.

— Позвони Биджу, пусть велит Ваулзу подать машину.

— Ты приедешь ночью.

— Зато с утра поговорю с ней. Она ему откажет.

— Откажет?

— Конечно. Она меня слушается.

— Что верно, то верно, — признал полковник, в этом отношении не отличавшийся от дочери; и нажал звонок.

Шропшир справедливо гордится городком по имени Маркет Бландинг. И так называемый проспект, и зеленая от мхов церковь, и красные крыши лавок, и старые кабачки, у которых верхний этаж уютно нависает над улицей, поистине ласкают глаз, особенно — если он обычно смотрит на Хэлси-корт.

Сэму городок понравился сразу, а назавтра, когда он писал в саду кабачка «Герб Эмсвортов», он понял, что именно этого ему недоставало. Великое дело — обстановка! Дома, в Лондоне, приключения котенка никак не давались, а сейчас он строчил без устали. Вскоре он вывел слово «Конец», радостно предвосхищая, как умилится редактор, если еще не заболел размягчением мозга.

Как всякий писатель, завершивший свой труд, он подумал о пиве. Вчера вечером оно ему очень понравилось, пил он и сегодня, а потому, отнеся к себе перо и рукопись, направился в бар. Именно в эту минуту оттуда вышел вспотевший, измученный Бидж.

Несмотря на жару, дворецкий прошел весь парк и еще две мили. Юный Хаксли Уинворт был бы рад узнать, что побудили к этому его слова. Сначала Бидж огорчился (что, собственно, и предполагалось), но, поразмыслив, решил, что какая-то правда в них есть. Вполне вероятно, думал он, что сидячая жизнь подпортила былую стройность.