Пэлем Вудхауз - Том 7. Дядя Динамит и другие

Лорд Эмсворт растерялся, но Галли мгновенно сообразил, что описание как нельзя лучше подходит к юному Хаксли, сыну Дафны Уинкворт. Удивительная точность в выборе слов!

— Шныряет, — продолжала свинарка. — Вечно крутится у домика.

— Около нее?! — вскричал граф.

— Вчера вечером, сегодня утром. Сама видела.

— Увидите его — побейте!

— Вывожу мордой в грязи.

— А Сэнди побьет тебя, Кларенс, — вмешался Галли. — Пошли, прием окончен.

Оставшись вдвоем с Моникой, Типтон окинул ее придирчивым взглядом, но не нашел тех прелестей, которые пленили Уилфрида. Конечно, признал он, когда на тебя нападет бык или разбойник, она очень кстати; однако, если выбирать между браком с ней и плаванием по Ниагаре, он знал бы, что предпочесть.

Тем не менее он — одно, Уилфрид — другое. Надо за него похлопотать. Судя по рассказу, ухаживал он робко. Типтон предпочитал выложить карты на стол или, если хотите, резать правду-матку.

— Ну и свинья! — сказал он.

— Самая толстая в Англии, — гордо ответила Моника.

— Ест, наверное, будь здоров.

— Да уж, не постится. На фигуру ей начхать. Это вы женитесь на Веронике?

— Я. Меня зовут Типтон Плимсол.

— Моника Симмонс, к вашим услугам.

— Так я и думал. Уилли Олсоп про вас говорил.

— Да-а?

— Еще как! Просто пел-заливался.

Краснеть ей мешала грязь, неотъемлемая от профессии, но сквозь геологические слои Типтон разглядел что-то розовое, а массивная ступня выводила вензель на траве. Все это его подбодрило.

— Собственно, — сказал он, выкладывая карты и разрезая правду, — он вас любит, как не знаю что. Только о том и думает, чтобы вы подписывались «Моника Олсоп».

Девица такого сложения не может подпрыгнуть, как серна, но она затрепетала. Звук, похожий на звуки, издаваемые ее подопечной, слетел с уст, глаза уподобились мячам для гольфа.

— Н-не верю! — хрипло и тихо выговорила она.

— А что такого?

— Он гораздо выше меня.

— Но субтильнее.

— Духовно. Он очень тонкий.

— Ничего, он хороший парень. Пьет — приятно смотреть, но дело не в этом. Есть у него шансы? Что бы вы ему ответили — «Да» или «Пошел отсюда, гад!»?

Моника вспыхнула под грязью.

— Он не гад!

— Он себя так описал. «Она, — говорит, — богиня, а я — гад.». Значит, шансы есть?

— Еще бы! Да я просто кинусь…

— Не стоит. Можете что-нибудь сломать, он человек хрупкий. Словом, вы его любите. Так и скажу.

— Скажете?

— А то!

— О, мистер Плимсол!

— Типтон.

— О, Типтон.

— Лучше «Типпи».

— О, Типпи, спасибо! Вы просто ангел.

— Или сержант Гарроуэй, один мой знакомый. Ничего не попишешь, привычка. Оба начали с бойскаутов. Что ж, пойду поищу Уилли.

Оказалось, что это не так-то легко, ибо Уилфрида перехватила дама Дафна. Она любила вникать в душу своих подчиненных, а потому — часа полтора задавала нескромные вопросы. Когда после беседы он умылся холодной водой и, еще очень слабый, вышел из ванной, ему повстречался Тип-тон, уже оставивший поиски.

Они не виделись с тюремных времен и очень обрадовалось друг другу. Каждый подумал, насколько похорошел приятель — лицо уже не было желтым и не дергалось, как в немом фильме. Конечно, и сейчас они бы выиграли конкурс разве что у Гарроуэя, но выглядели лучше, что и говорить.

Обычно друзья после разлуки расспрашивают про Джо, Джека и Джимми, но Типтон и Уилфрид виделись один раз, и единственным их общим знакомым был нью-йоркский полисмен, так что расспросы и ограничились этим прекрасным человеком.

— Вот что, Уилли, — сказал после этого Типтон, — говорил я с твоей Моникой. Здорова, однако!

Уилфрид сурово взглянул на него, пораженный такой свободой речи.

— Ты не мог бы, — осведомился он, — иначе определять мисс Симмонс?

— Виноват. Вырвалось. Хотел сказать «Хороша». Просто персик со сливками. Судя по всему, она тебя любит.

— Что?!

— Так она сказала. Говорит, «брошусь» или «кинусь»… Чего тебе еще?

Уилфрид задрожал и что-то проглотил.

— Ты не шутишь?

— Нет, не шучу. И она не шутит. Иди к ней, утри ее немного, и — к делу!

Программа эту Уилфриду понравилась, но он еще колебался.

— К делу?

— Поцелуй, обними. Лучше бы сперва умыть… Уилфрид покачал головой.

— Поцеловать — не смогу.

— А что такого?

— Боюсь.

Типтон снисходительно улыбнулся.

— Именно это я сказал Пруденс, когда мы говорили про Ви.

— Моей кузине Пру?

— И она тоже? Куда ни кинь, твоя кузина.

— Дочь моей тети Доры. Вышла за Генри Листера. У них гостиница под Оксфордом.

— Помню, помню, она все искала деньги, еле увернулся. Так вот, она тут жила, когда я влюбился в Ви. Присела как-то рядом со мной и спрашивает: «Мистер Плимсол, вы любите Веронику?».

— А ты отвечаешь…

— Ничего я не отвечаю, я упал с перил, мы сидели на террасе. Ну, сел опять, говорю: «Да», а она говорит: «Почему вы ей не скажете?». Я говорю: «Боюсь», а она, знаешь, что сказала?

— Нет, не знаю.

— Чтобы я выпил.

— Выпил ты?

— Естественно. И совершенно изменился.

— Стал настоящим мужчиной?

— Вроде этого.

— И объяснился с Ви?

— Лучше скажем, велел ей стать моей женой.

— Как же это?

— А так. Сперва я думал крикнуть: «Мы созданы друг для друга!», но решил, что это слишком. Ты не волнуйся, само пойдет. У меня в машине лежит фляжка. Бери и пей. Сунь в карман, а минут за пять хлопни. Сам увидишь!

Лицо у страдальца вспыхнуло, как у Шелли, когда тому показалось, что «дух» рифмуется с «жаворонок», но тут же угасло.

— Я не могу пить.

— Да брось ты! Шотландское виски, самый высший сорт!

— Дама узнает.

— Какая еще дама?

— Начальница школы. Я буду у нее работать.

— А, да, ты говорил! Не узнает.

— Узнает. Она тут гостит. Вообще-то я не хочу учить каких-то дур, но ничего не попишешь, работа. Значит, выпить?

— А то! Когда ты пойдешь к Монике?

— Завтра с утра. Только я даму боюсь.

— Ничего, я посторожу.

— Спасибо, Типпи. Ты настоящий друг.

— Чем можем, чем можем. Сценарий повторить?

— Давай.

— Подходишь.

— Подхожу.

— Обнимаешь.

— Обнимаю.

— Целуешь.

— Целую.

— И говоришь: «Созданы друг для друга!». Проще пареной репы.

Неприятно узнать, что тебя преследуют, а если уж довелось, и вы при этом — девица, пусть преследует хотя бы не тот, кто назвал вас рыжей дурой. Входя в замок, Сэнди кипела гневом, обидой, досадой и прочими эмоциями. Кроме того, она удивлялась. Как не удивиться, если Сэм Бэгшот оказался там, где его нет и быть не может?

Когда она вошла в просторный холл, в дальнем углу замаячил лакей. Прикрепив к кольцу в стене красную веревку, он направился к противоположной стене и сделал то же самое. После этого он повесил на видных местах две грозные таблички. Одна гласила: