Халлдор Лакснесс - Салка Валка

— Кто же тогда? — спросила она страстно.

— Не знаю. Возможно, в конечном счете главную роль играет то, что называется национальной особенностью народа. — Арнальдур подумал немного и потом добавил: — То, что в старые времена называлось судьбой. Я имею в виду — на что способен народ, что составляет его судьбу.

— Я не понимаю тебя, Арнальдур, — сказала девушка нерешительно. — Уж не потерял ли ты с прошлого года уверенность в победе рабочих?

— Ну, что ты. Уж если что-либо и может принести этому местечку благополучие, так это только приверженность к учению Маркса. Я уверен, что все бедствия происходят здесь от незнания марксистских идей. Правда, есть и другие причины. Вот уже год, как я приехал сюда из мира, полного всяких идей, поднимающихся над всеми национальными вопросами.

Ты знаешь, Салка, иногда мне кажется, что я всего-навсего обыкновенный исландец, самый обычный человек с двумя глазами, один из которых обращен на меня и видит меня, а другой видит всех. Меня покоряет Ленин. Но иногда мне кажется, что победил меня не кто иной, как Кристофер Турфдаль, этот дикарь и авантюрист в политике. Мне порой бывает трудно скрыть от самого себя, что Кристофер Турфдаль кажется мне прекрасным человеком. А ведь он всего-навсего левый. Только тот, кто сам испытал, знает, что за проклятие быть исландцем, находиться на перекрестке жизни. Ты, наверное, думаешь, что я не в своем уме.

— Нет, что ты. Я просто невежественна. Скажи мне, ты больше не считаешь, что рыбу нужно ловить коммуной и на полученную прибыль строить жилища для трудового люда?

Несколько шагов они прошли в беспокойном молчании. Они совсем не понимали друг друга. Наконец Арнальдур ответил бесцветным, скучным голосом.

— Ну конечно. Коммуна должна заниматься ловлей и продажей рыбы и на полученную прибыль строить жилища для рабочих.

— Значит ли это, что нужно бороться против всех, кто противится этому?

— Да, — ответил он.

— Так ты же собираешься прекратить борьбу в тот самый момент, когда она только началась? Нет, Арнальдур, это невозможно.

Он не ответил прямо на ее слова, но посмотрел на нее, улыбнулся, как улыбаются милому, но надоедливому ребенку.

— Я бы с радостью променял все мечты своего детства и все приобретенные знания на твой простой и ясный взгляд на вещи.

— Я понимаю, ты в душе посмеиваешься надо мной и считаешь мои мысли наивными. Как тебе известно, я всю жизнь вожусь только с рыбой. Но я многое поняла из того, что ты говорил осенью. Например, мне стала совершенно ясна вся нелепость положения, когда мы позволяем одному человеку в нашем поселке получать всю прибыль от соленой рыбы. Невозможно закрывать глаза на то, что однажды увидел в правильном свете. Я, наверно, тугодумка, но, если уж мне удалось что-нибудь понять, я буду твердо стоять на своем.

— Да, Салка, у тебя, по-видимому, тоже один глаз во лбу. Я всегда восхищался тобой еще в те дни, когда мы были маленькими.

— Послушай, Али, ты был таким сильным в прошлом году, — сказала девушка, словно не слыша его слов. — Пока я жива, я не забуду, как ты стоял у рыбного склада и произносил: «У нас забастовка». Почему нет в тебе той решимости, как в прошлом году?

— Не знаю, — ответил он. — Куда легче быть на стороне народа, читая иностранные книжки и газеты, чем выполняя обязанности председателя союза.

— Разве вам, образованным людям, трудно понять нас? — спросила она несколько раздраженно. — Ты же сам прекрасно знаешь, мы не повинны в том, что нам не хватает образования.

— Образования! — фыркнул он. — Ты знаешь, что означает так называемое образование в классовой борьбе? Образованный человек в буржуазном обществе неизбежно оказывается в положении предателя по отношению к своему народу. В словах образованного человека, когда он пытается вдолбить в голову народа непонятные идеи и призвать его к активным действиям, правды меньше половины. Остальное — вздор и обман. Жизнь — печальная штука, хотя многие считают ее занятной. Ты, наверное, думаешь, я кичусь тем, что я образованнее других! Нет, Салка, наоборот, я завидую народу, завидую тому, что он может интересоваться простыми вещами. В этом его сила и его богатство. Хорошая понюшка табаку важнее для них, чем осуществление идеалов социализма. Их способность переносить нужду для меня выше всякой философии и превосходит всю поэзию в мире. Но способны ли они перенести разочарование, неизбежно сопутствующее действиям, если они совершают таковые? Образованные идеалисты могут сделать народ одновременно и богаче, и беднее, чем он заслуживает. О, дьявол бы побрал все вместе взятое!

С этими словами он ускорил шаг, словно рассердившись на самого себя. Девушка удивленно посмотрела на него. Не было, наверное, на свете лица более искреннего: всякая двусмысленность была чужда ей и, очевидно, совершенно непонятна.

— Не пойму я, о чем ты говоришь. Я думала, что ты веришь в иной мир, как и в прошлом году…

Арнальдур вдруг остановился резко и неожиданно. Схватив ее за руки, он произнес с мольбою в голосе — трудно было понять, всерьез или в шутку:

— Верую, помоги моему неверию…

Но она выдернула руки, не зная, что сказать.

Однажды вечером Салка Валка заглянула на кухню в Оддсфлет, где жил Хаукон, зять кадета Гудмундура Йоунссона. Хаукон весной охотился на лисиц; однажды ему удалось в один день опустошить две лисьи норы и получить по пятьдесят крон за каждый лисий выводок. Исходя из этого он рассчитал свой дневной заработок на всю жизнь вперед. Таким образом в среднем у него получалось тридцать шесть тысяч пятьсот крон в год, да кроме того, сто лишних крон в високосный год. Когда рыбаки Фарерских островов приезжали сюда рыбачить, он помогал им рубить лед и однажды отправился на фарерском судне за границу. Целую зиму он прожил на Фарерских островах. Там он нанялся в учителя к правителю острова. Однажды во время занятий он услышал шум на улице. Подойдя к окну, он увидел, что из моря подымается столб воды. В углу класса стояло ружье. Хаукон схватил ружье, открыл окно и выстрелил в столб. Вскоре к берегу прибило огромнейшего кита. Он был мертв. Весь город был взбудоражен. Ни один человек не остался на месте. К Хаукону послали людей, чтобы спросить, какие распоряжения он желает сделать в отношении кита, убитого им наповал одним блестящим выстрелом. Хаукон сказал, что они могут взять кита и разделить между собой, как им заблагорассудится, за исключением почек. Почки он хотел бы оставить себе как вознаграждение за свой подвиг. Потом он продал почки за пять тысяч крон и поместил деньги в фарерский банк. Сейчас у него с женой было восемь душ детей. Он был одним из счастливейших людей в поселке — разговорчивый, гостеприимный. Жили они в земляной хижине. Его дети были известными сорванцами, а за старшими мальчишками укоренилась недобрая слава пройдох. Они с юного возраста привыкли полагаться на ловкость рук в борьбе за существование, несмотря на фантастическое богатство их отца.