Халлдор Лакснесс - Салка Валка

Арнальдур Бьернссон не видел иного выхода, как разразиться речью такой пламенной и зажигающей, какой никогда раньше не слышали в этих местах. Он сыпал цитатами из Маркса. Он говорил, что рабочие во всем мире — это единое целое, у них общие интересы, им угрожает одна и та же опасность, одна и та же сила — эксплуататор, который в своей сущности не кто иной, как детоубийца, людоед и вампир. Поймите же, помощь, которую нам обещают профсоюзы, идет не только он наших братьев, но и от людей, имеющих в груди такое же сердце, как у нас, сердце угнетенного народа, к которому присосались пиявки, пьющие его кровь. Людей во всем мире можно разделить на две категории: на тех, кто работает, и на тех, кто наживается на труде рабочих. На одной стороне стоят коммунисты, сознательные рабочие, выступающие за общий труд и за общее достояние и выдвигающие единственно разумное решение, а именно: отменить всякие прибыли, жить личным трудом; на другой стороне находится угнетатель, призрак конкуренции, капиталист, то есть нарыв на теле общества, раковая опухоль. Коммунист и угнетатель — вот две категории, вот два противоположных полюса на земле. И теперь, дорогие товарищи, когда мы понимаем это, когда мы достигли классового понимания этих основополагающих истин… И дальше все в таком же духе.

Затем, когда Арнальдур привел несколько разительных примеров из их собственной жизни, показал, как местные заправилы и их прихвостни замучивали до смерти невинных людей, снимали последнюю рубашку с прикованного к постели восьмидесятилетнего старика лишь для того, чтобы самим жить в роскоши и раскармливать жирных блудниц, швырять деньги на пальто, стоящее не одну тысячу, — тут мужчины не выдержали, они вскочили с мест и, сурово сжав кулаки, заявили, что они скорее умрут, чем шевельнут пальцем для Йохана Богесена. Женщины же разразились рыданиями. Многие от гнева скрежетали зубами, вспоминая Клауса Хансена, и немало сокрушались, что не сделали из него отбивную, когда он был здесь. Никогда еще общее негодование не достигало такого накала.

По окончании митинга толпа с красным знаменем направилась к дому Йохана Богесена, крича: «Долой детоубийцу!» Они требовали хлеба своим детям, и даже двенадцатилетние девочки, стоя под окнами дома купца, гневно кричали: «Мы требуем хлеба для наших детей!»

Демонстрация была вызвана глубокими чувствами, основанными на классовом сознании и полном убеждении, что один только единственный класс, класс трудящихся, имеет право на существование. Позже митинг был продолжен в школе и закончился песнями и танцами и гуляньем на берегу.

Но на следующее утро, как раз в то время, когда пробуждались от сна вожди демократии, обнаружилось нечто неожиданное: на сушильной площадке и в промывочном цехе работа была в полном разгаре. Рано утром пять или шесть женщин заняли свои рабочие места, другие, увидев, что началась работа, присоединились. Они старательно чистили рыбу, как будто ничего не произошло, и с таким усердием вспарывали брюхо трески, что вскоре уже не одна тысяча голов лежала под лучами утреннего солнца.

Из поселка исчез новый подрядчик Катринус Эйрикссон. Говорили, что где бы ни появлялся этот прославленный борец за независимость, там всюду побеждали «красные». Но кто же заменил его? Не кто иной, как Салка Валка. Сальвор Вальгердур Йоунсдоттир стала подрядчиком у Йохана Богесена. Она расхаживала с блокнотом в руке и с огрызком карандаша за ухом. Накануне вечером она обошла многие дома и убедила женщин нарушить солидарность рабочих. Больше того, четыре лодки вышли на лов сельди. Свой улов они доставили в Силисфьорд, где в достатке имелись и тара, и соль. На лов отправились не только члены союза рыбаков, среди них оказались и члены союза рабочих. Ночью, когда закончились танцы, забастовщики были взяты врасплох и согласились с расценками союза рыбаков. Сам Йохан Богесен отправился в одной из лодок. Он поспешил в восточные фьорды скупать рыбу.

Штрейкбрехерство причинило большое огорчение тем, кто остался непоколебим, и главным образом потому, что они не имели возможности сделать то же самое. Арнальдур метался, как бешеный, когда утром узнал о случившемся. Но освежив себя холодной соленой водой, утихомирился. Салка Валка была рада его поражению. Она подозревала, что эту ночь Арнальдур провел с Гуйей, дочерью Бейнтейна из Крука, этой маленькой глупой девчонкой, едва достигшей конфирмационного возраста.

Позже приступили к работе самые надежные «красные» Арнальдура, и притом по старым расценкам. В один прекрасный день Арнальдур исчез, и никто не знал, куда он девался. В поселке не осталось ничего от большевизма, разве только запали в память несколько призывов, не вызывавших в душе иных чувств, кроме досады, точно пустые бутылки, из которых выпили весь напиток. Вновь открылась лавка, и люди снова получили возможность залезать в долги.

Как-то утром у дверей рыбного склада появился Бейнтейн на костыле. Он попросил дать ему какую-нибудь работу.

— Что это значит? — спросила Салка Валка. — Ты на одной ноге?

— Да.

— Как ты выглядишь! Выпил небось?

— Могу я получить какую-нибудь работу? — спросил он.

— Ты тоже решил стать штрейкбрехером? А мы-то думали, что ты метишь в диктаторы здесь, в местечке.

Бейнтейн посмотрел на девушку беспомощно и печально, уголки рта у него опустились, как у ребенка, он лишь потупил взор и ничего не ответил. Девушка почувствовала угрызения совести. Зачем она говорит таким тоном с этим бедным человеком, отцом десяти детей, даже если правда, что Арнальдур Бьернссон проводил ночи с его дочерью?

— Ладно, я поговорю с управляющим. Было бы хорошо, если бы тебе вновь привинтили протез.

— Спасибо тебе, — сказал он.

Несмотря ни на что, во всем его облике и выражении лица было что-то такое, что выдавало в нем мыслящее существо, только задавленное бедностью, болезнью и всякими напастями. Его смирение было очень трогательно.

Немного позже, когда ему вернули протез и он приступил к работе, помогая старым женщинам промывать рыбу, он опять ожил и стал разговорчив. Он говорил, что во всем местечке только один человек достоин уважения и этот человек — Йохан Богесен. Он признавался, что одно время возлагал надежды на большевизм, видел в нем здравый смысл и верил, что с его помощью сможет улучшить свое существование. Но когда столкнешься поближе с такими людьми, как Арнальдур Бьернссон, и узнаешь их, то поневоле изменишь свое мнение. Он заявил, что большевики только и знают, что болтать, и попадись теперь ему под руку Арнальдур Бьернссон, он, не задумываясь, расправится с ним.

— Вы думаете, он оставил моих детей в покое? — спрашивал он.

Вскоре после этого в «Вечерней газете» на Юге появилось следующее сообщение: